Итак, меня рекомендовали в теоретический отдел лично к Роальду. С этого, собственно, всё и началось.
Опущу проверки, собеседования и душеспасительные беседы. Всё это заняло три месяца, которые изрядно помотали мне нервы. Но родной КГБ наконец-то ещё раз убедился, что я нигде не болтал лишнего, а также не был, не состоял, не участвовал, не привлекался, а во время войны ни я, ни мои ближайшие родственники не были в плену или на оккупированной территории. Особо дотошным и особо молодым — это всё ответы на стандартные вопросы стандартной анкеты, которую любой советский гражданин заполнял не единожды в своей жизни.
Но вот я сижу в кабинете Роальда Владимировича за длинным Т-образным столом для совещаний. Дверь в комнату отдыха — святая святых директора нашего НИИ — открыта и слышно, как там мерно гудит импортный кондиционер. По слухам, там же есть и дверь в небольшую душевую с примыкающим зальчиком для импортных же тренажёров, если начальству после разминки будет благоугодно омыть тело. Роальд наливает мне в бокал благоухающий коньяк, — до краёв. За его спиной внушительная россыпь молчащих телефонных аппаратов с дисками номеронабирателей и без оных действует на нервы. Хозяин кабинета пододвигает ко мне початую коробку шоколадных конфет:
— Коньяк, конечно, бокалами не пьют, но тебе, Сергей, сейчас может понадобиться, — он берёт в руки знаменитую сталинскую трубку и крутит её пальцами. Это манера такая — сообщить новичку, что трубка именно сталинская, та самая, которую Иосиф Виссарионович курил незадолго до смерти, а потом крутить в руках. Гость, естественно, таращится на трубку и чаще всего никак не может о ней забыть, как загипнотизированный возвращаясь и возвращаясь к трубке взглядом. Гипноз какой-то, чёрт возьми! Нехитрый, но эффективный гипнотический приём.
Огромным усилием воли я отрываю взгляд от проклятой трубки и смотрю Роальду прямо в лицо. Роальд монотонно начинает рассказ и мне действительно хочется выпить весь коньяк залпом и плюнув на всё, заворожено глядеть на неустанно шевелящиеся пальцы…
В далёком 1947 году на заседании, посвящённом последнему обсуждению и окончательному утверждению месторасположения химкомбината закрытого топливно-ядерного цикла, более известном после, как химкомбинат «Маяк» закрытого города Челябинска-40, во время небольшого перерыва Сталин вдруг спросил Иоффе, что тот думает о существовании Бога. Толком неизвестно, что ответил академик, но известно, что вскоре Сталин имел с Берией продолжительную беседу, в ходе которой и были обозначены основные сферы деятельности нашего будущего НИИ экспертизы КГБ СССР при АН СССР. Тогда, конечно, это называлось иначе — как-то вроде «лаборатории криминалистических исследований» или нечто в этом духе. Чисто в стиле советских традиций, в соответствии с которыми оборонные заводы и НИИ имели либо просто номера, либо названия, далёкие от характера выпускаемой ими продукции.
