Словом, моё воображение разыгралось.
Мне уже блазнились интересные разговоры, исторические воспоминания и потрясающие откровения старого учёного-прикладника и производственника. Знаете, эти знаменитые: «Году этак в тысяча девятьсот сорок девятом, не то в марте, не то в апреле, вызывает меня к себе Берия и говорит, что ровно через полчаса нас обоих ждёт товарищ Сталин с докладом по вопросам тогдашнего состояния отрасли…»
— Это ты вчера в коридоре сыпал цитатами из библейской «Песни песней»? — с лёгкой усмешкой спросил меня Роальд Владимирович.
Я затруднился с ответом. С одной стороны это мог быть только я. Но с другой стороны, с тем же успехом восклицать: «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то был бы он отвергнут с презреньем!» — мог и лютый бабник Витя Марченко, мгновенно впитывавший любые ухватки, способные растопить сердце прекрасного пола.
И вообще, надо сказать, что вчерашний вечер остался в моей памяти разрозненными лоскутками. Наверняка Витя воспользовался моими словами… то есть, конечно, словами царя царей Соломона, причём теми самыми, что получасом ранее я «на автомате» выдал кому-то из девиц, тотчас позабыв об этом. У малообразованного красавца Виталия всегда было чем угостить друзей и «дам-с». С ним мы образовывали идеальную пару соблазнителей женщин в нежном и уязвимом возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет. Вспомните, ведь в ушедшем навсегда мире дамочки всегда ходили парами и тройками! И два опытных «перехватчика», наперевес вооружённые долбанной оригинальностью, всегда одолевали их в скоротечном, но жарком бою. Ведь один из них был «моряк-красавец с атомных верфей», как он обычно представлялся противоположному полу, а другой — «аспирант и спортсмен из закрытого НИИ, о котором не рекомендуется говорить вслух», как представлялся уже я сам.
— Ну… я, — наконец-то выдавил я из себя похмельное признание. Чёрт его, этого старика, знает. Вроде, не те времена, чтобы пострадать за Библию и длинный язык, как говорит мой отец, но всё-таки…
— Это хорошо, — сказал Роальд Владимирович.
Разговор был долгим и интересным. Похоже, таинственный больной, которому с его охраной и телефонным аппаратам было место где-нибудь в кремлёвской больнице, уже навёл кое-какие справки обо мне. Никакими воспоминаниями он не делился, а расспрашивал о моей работе («Не жмись, у меня допуск такой, какой тебе и не снился, так что отвечай свободно»), иногда вставлял краткие характеристики упоминаемым мною корифеям Большой Физики и умело направлял русло беседы. В результате я выложил старику практически всё, что только можно было рассказать человеку — явно большому начальнику.
