Итак, у меня появилась Библия, цитатами из которой я щеголял направо и налево, повергая друзей в бесноватый восторг своей небывалой оригинальностью, а главное — поражая девиц прямо в сердце тем же самым. Приблизительно в то же время нападающий полулюбительской футбольной команды МИФИ под лихим названием «Мезон» сломал мне левую голень, попутно раздробив правую коленную чашечку. Как уж это он умудрился, одному ему ведомо, — в подробности он не вдавался, а только ныл и каялся, глядя на меня по-собачьи виноватыми глазами.
Итак, спорт отошёл на второй план, а красавица театральный завлит увлеклась преподавателем физкультуры нашего вуза, что просто не укладывалось в голове. Сухощавый и чуточку нервный, с вечным свистком на шее, физрук был, наверное, симпатичен женщинам, но довольно глуп. Впрочем, это маскировалось его молчаливостью и гордой осанкой. Женщины любят молчаливых мужчин, с удовольствием воображая себе их возвышенные чувства и мысли… и почти всегда ошибаются. Эта пара смогла добраться до законного брака, — для этого физрук развёлся с молодой женой, — но ровно через год они разбежались в разные стороны, причём физрук умудрился выклянчить у бывшей жены прощение… и вновь женился на ней. Это было ему на руку — избежал выплаты алиментов на маленького сына. Вот вам и «возвышенные мысли». Но это всё было после… и не имеет к нашей истории никакого отношения. Кстати, у меня же в больничной палате эти будущие влюблённые и познакомились… и пошли рука об руку по залитой солнцем дороге, оставив страдальца одного.
В четырёхместной больничной палате, где лежало восемь человек травмированных, особенно ценились мрачные цитаты из бессмертного набора откровений библейских пророков. Почему? Знаете, когда тянется бездушная ночь, всякие оптимистические мысли удивительным образом испаряются… а днём друзья и родственники только и могут, что утешить тебя сакраментальным: «Держись, парень! Ты же мужчина! Вспомни Маресьева и Брумеля!». Лежал я, между прочим, в госпитале на улице имени Гамалеи, где главной достопримечательностью была бывшая клиника космонавта Егорова, а ныне — морг. Об этом с гордостью упоминали в разговорах все тамошние медики. Впрочем, больным ни гордости, ни бодрости это не прибавляло. «А ныне — морг!» — звучит весомо, но очень уж двусмысленно для больницы.
Народ подобрался вполне приличный. Все имели отношение к Средмашу, то есть, к Министерству среднего машиностроения СССР, что в те времена означало всякие ядерные секреты, атомную промышленность и прочую оборонку. Были, конечно, исключения. Например, рядом со мной мыкался со своими обмороженными по пьянке ногами… почтальон. Впрочем, очень скоро выяснилось, что его жена работала в нашей системе. Напротив моей койки — математик из какого-то НИИ, работавшего по проблемам радиационных поражений биологических объектов. Он неплохо соображал в математической статистике, что и заставило нашего заведующего отделением продержать несчастного бородача на больничном листе лишние три месяца. Будь на то воля зав. отделением, он и вовсе всучил бы математику пожизненную инвалидность, лишь бы тот по-прежнему пребывал в больнице и помогал ему с диссертацией.
