Последние слова он произнёс с явным раздражением. Мальчик испуганно поглядел на него. Но как ни странно, старик в коляске нисколько не разозлился.
— Не жалей для друга своего ни жены, ни водки, ибо всё приходит и уходит во времена свои и это неизбежно. Жена вымрет, водка кончится… только друзья и останутся, — и он поднял вверх корявый палец, заклеенный грязным пластырем.
Сидеть за верстаком на высоком вертящемся стуле, положив локти на холодный металл верстака и жевать тушенку из банки, прямо с размоченными в ней сухарями было так здорово, что мальчик почти не глядел по сторонам. Где-то внизу пёс, мгновенно слопавший свою порцию, умильно вертел хвостом, совершая сложные эволюции по запутанным траекториям. Видно было, что он пытается выказать равные любовь и уважение каждому их троих пирующих. Ему иногда подкидывали кусочки, которые тот ловил практически на лету.
— У наших гостей сегодня будет понос, — заметил деда Жорка, который от выпитого заметно раскраснелся и говорил без умолку. — И что нам с ними делать?
Мальчик стал есть медленнее.
— Пусть вымоется поначалу. И собаку надо вымыть, если в руки дастся.
— Я гляжу, он у тебя говорить не мастер.
— Ты один за всех управляешься, Жора. Зови его мальчиком или пацаном. Пока. Авось когда-нибудь скажет, что и как. А собаку можно никак не звать…
— Рикки, — с набитым ртом сказал мальчик. — Рикки.
— Рикки, так Рикки. Рики-Тикки-Тави… не похож, однако.
— Какая тебе разница? Пацану хочется быть принцем инкогнито, пусть так и будет. Ну, плеснём на донышко по чуть-чуть?
— Опять с похмелья ныть будешь, что кишки болят.
— Да ладно тебе! Тут сортиров на двести человек на два года заготовлено — целых четыре штуки по шесть очков каждый.
— Лазарет забыл… нет, это уже я что-то перепутал… точно, четыре!
— Слушай, а это как-то обосновано? Есть какие-то нормативы?
— Есть, конечно.
— Прикинь, душевые, столовая, мастерская, архивы… сортиры те же — всё предусмотрено, всё по ГОСТам… а резиновых баб нету! Из расчёта на год — по четыре бабы с разными физиономиями… а тебе, как директору — пять.
— Тогда и конституция ихняя должна быть учтена: костлявая, толстая, спортивная, то есть, жилистая такая, из вакуумных жгутов скрученная, и нормальненькая.
— Мне тоже пять, между прочим! И чтобы все нормальненькие. Тощеньких ты Громову отдай. И одну персональную — из брезента.
Оба захихикали. Инвалид в кресле почесал голову сквозь ткань чёрного платка, завязанного на затылке.
