— Мансур! — Ярослава прорвало. — Мы с ним сегодня на ней вместе должны были в ночь работать! Давид Аркадьевич, это та самая бабка, про которую я говорил!
— Та, у которой ты копию чужую снял? — уточнила Ирина. — И которая потом решила, что ты у неё крест украл? Это судьба, Ярик. Вас явно тянет друг у другу. А ты еще жаловался, что тебе внимания не хватает.
— Но ведь кардиограмма чистая была, — повторил Ярослав, пропустив подколку мимо ушей.
— Разберемся, — успокоительно прогудел Коган, — не переживай.
Реанимобиль, сверкая синими проблесковыми маяками, несся по Волхонке. Под надсадные завывания сирены, Михалыч выехал на Большой Каменный Мост и далее — через Большую Полянку и Люсиновскую улицу на Варшавское шоссе. Банки, отели, рестораны сменяли друг друга, словно в калейдоскопе. Рекламные неоновые щиты сливались в сплошную, переливающуюся разноцветными огнями полосу.
Всю дорогу Ярослава не покидало стойкое ощущение дежа вю, усиливавшееся с каждой минутой.
Вот замаячила знакомая коробка пятиэтажек, машина свернула на узкую аллею, а затем — в арку; снова тот же двор, и даже скоропомощной форд стоял на том же самом месте, что и утром, и за рулем дремал все тот же Богдан.
Машина остановилась у подъезда, и, словно сквозь ватное одеяло, до него донесся окрик Ирины: — Ярик, очнись! Приехали!
Он встрепенулся, подхватил медицинский ящик, перебросил через плечо ремень дефибриллятора; Ирина взяла реанимационную укладку и портативный дыхательный аппарат.
Коган уже набирал по домофону номер квартиры — в кои-то веки писк открываемой двери не замедлил себя ждать.
Плотно набившись в тесную кабину лифта, они оказались почти притиснутыми друг к другу. Казалось, подъем длился целую вечность.
Дверь в квартиру старухи была распахнута, по заваленному рухлядью коридору гулял сквозняк.
Беззубцева сидела на той же тахте, откинувшись на подушки.
Ярославу бросились в глаза её босые ноги, распухшие, с налившейся чернотой паутиной вен.
Грудь старухи часто и мелко вздымалась, голова была запрокинута назад, губы приобрели выраженный синюшный оттенок и на них выступила пена. Обе руки были в крови; в левой, наспех приклеенный пластырем, торчал венозный катетер, к которому бледный и встревоженный Мансур прилаживал банку с системой.
— Когда? — бросил Коган, наклоняясь над Беззубцевой.
— Только что! — узбек горестно покачал головой. — Я приехал — совсем почти здоровый была! Голова совсем плохой, но дышала хорошо — Аллах свидетель!
