Снова поднялся шум, но Федор поднял руку и заставил бояр умолкнуть.
— Место главного воеводы уже определено, — сказал он в наступившей тишине. — Его займет князь Андрей Андреевич Телятевский.
В зале поднялся глухой ропот. Никто не осмеливался в открытую оспаривать выбор царевича, однако, Ирина видела, какими взглядами обмениваются участники совета.
Довольными выглядели лишь Симеон Годунов, не скрывавший торжествующей ухмылки, да загадочно улыбавшийся в рыжие усы боярин, поддержавший кандидатуру Басманова.
— На сем закончим пока, — подвел итог Федор. — Остальное обсудим вечером.
Бояре начали расходиться, переговариваясь друг с другом на ходу; для царской семьи имелся отдельный выход из залы.
— Федор, — спросила Ирина, когда они шли по переходам, возвращаясь в царскую опочивальню, — а ты уверен, что этот Телятин, или как его там — подходящий вариант на пост главного воеводы?
Царевич глянул на неё с удивлением.
— Так то, Акся, не девичьего ума дело, решать, кто подходящий, а кто — нет.
— Допустим, — Ирина подавила раздраженное желание высказать свое мнение об умственных способностях государя, почти весь совет просидевшего молчком. — Но разве ты не заметил, что бояре не очень-то одобрили твой выбор?
Федор грустно вздохнул. — Ты права, сестрица, — неожиданно легко согласился он. — Только ведь нашим боярам кого не назови — все одно недовольны останутся. А нам при войске надобен человек, на которого положиться можно всецело, особенно, в такое время, как нынешнее. Многие ведь на словах токмо за нас ратовать готовы, а в себе сомнения имеют — что, если самозванец и впрямь законный царевич?
— А в Телятникове, значит, ты уверен? — спросила Ирина.
Федор поморщился. — Акся, золотце, его фамилия — Телятевский. Это во-первых. Во-вторых — он искусный и опытный воин, доказавший свою преданность в боях. В-третьих, — царевич грустно усмехнулся, — он нам, почитай, родственник, как тесть Симеона Никитича.
Вот оно что. Родственник, значит. Ирина фыркнула про себя, решив пропустить на этот раз «золотце» мимо ушей. В общем, блат и коррупция, как и у нас, а она-то думала.
— А вот и он сам, легок на помине! — с улыбкой проговорил Федор.
* * *
— Жизнь-то налаживается, а, Давид Аркадьевич!
Евставьев надломил дышащий жаром пирог, принюхался, и смачно откусил половину.
Коган устало кивнул, дуя на горячий сбитень.
— С голоду, по крайней мере, не помрём, — продолжал рассуждать водитель, отправляя в рот соленый рыжик. — А там — вылечим царя, он нам машину поможет на ход поставить…
