Коган перевел взгляд на царя. Дыхание было ровным, пульсоксиметр показывал достаточный уровень насыщения крови кислородом. Давление держалось в пределах допустимого, пульс оставался ритмичным. В целом, состояние было стабильным, для человека, несколько часов назад пережившего клиническую смерть.
Давид Аркадьевич рассеянно потер переносицу. В голове до сих пор не укладывалось, что они лечат Бориса Годунова, русского царя, в семнадцатом веке… И довольно успешно.
Он попытался еще раз припомнить, что ему было известно из курса отечественной истории об этом времени. Сейчас для них эта информация была жизненно важной.
Память, к сожалению, смогла предоставить ему довольно ограниченное количество фактов.
Первый русский царь не из династии Рюриковичей. Считался хитроумным интриганом и расчетливым политиком. Подозревался в организации убийства в Угличе младенца Димитрия, последнего сына Ивана Грозного. Спустя годы, некий человек объявил себя чудесно спасшимся царевичем, и начал кампанию против Годунова, заручившись поддержкой польской шляхты. Здоровье Годунова к тому времени сильно пошатнулось, он скоропостижно скончался, оставив сына и дочь, фактически, беззащитными перед боярами и наступавшим на Москву самозванцем.
Коган нахмурился. По всем подсчетам выходило, что до торжества Лжедмитрия оставались считанные дни. Однако же, царь был жив, и это одновременно, и вселяло надежду, и серьезно беспокоило.
С одной стороны, если Борис выживет, шансы Самозванца занять Москву будут существенно ниже. С другой — по спине Когана пробежал неприятный холодок — это означало, что своим вмешательством они с Ириной изменили прошлое, а значит — и будущее. То будущее, в которое им, тем самым, путь стал заказан.
Слабый стон, раздавшийся в полной тишине, вывел его из размышлений о временных парадоксах.
Царь очнулся и пристально глядел на него.
Коган торопливо приблизился к нему, не веря своим глазам. По всем прогнозам, Годунов еще несколько дней должен был находиться в вегетативном состоянии. Он бросил быстрый взгляд на Ирину, и увидел, что девушка уснула, склонив голову на подушку.
— Борис Федорович? — проговорил он вполголоса.
Губы царя шевельнулись. Коган наклонился, стараясь разобрать, что пытается сказать царь.
— Убо прейде… — донеслось до него.
— Что?
— Убо прейде… душа моя… воду непостоянную… — еле слышно выдохнул Годунов. Речь звучала смазанной, и Коган не готов был поручиться, что правильно понял сказанное.
