— Баба!
Резким неуловимым выпадом женщина выбросила вперед руку и у горла Шуйского оказался кинжал.
— Поленица! — прошипела она.
Ярослав во все глаза глядел на неё.
Её можно было бы назвать красивой, если бы не грубые, суровые черты лица. Золотистые волосы, тронутые сединой, были убраны в тугую короткую косу. На обеих щеках виднелись татуировки, в левом ухе сверкала серебряная серьга. Под плащом на ней были кожаная безрукавка и штаны.
Шуйский замер, скосив глаза на лезвие.
— Так, значит… — прохрипел он.
— Убери оружие, сестра, — произнес монах. Выражение его лица ни на миг не изменилось. — Князь не хотел тебя оскорбить.
— Значит, Борис…? — невысказанный вопрос Шуйского повис в воздухе.
Монах едва заметно кивнул головой.
— У нас мало времени, — сказал он. — Прошу, князь, не заставляй ждать. Чем быстрее атаман доставит крест, тем лучше.
— Хорошо, — Шуйский перевел дыхание. — Пойду принесу.
— Господь воздаст тебе за усердие, — промолвил монах. — Сестра проводит тебя.
Шуйский вздрогнул, но ничего не сказал. В сопровождении женщины, он вышел.
— Не нравится мне эта лиса, — подал голос Беззубцев, когда они с монахом остались одни.
Монах пожал плечами. — Он старается держать нос по ветру. Нам от него нужен только крест. По крайней мере — пока…
— Дело не в нем, — Беззубцев подошел к окну, вглядываясь в сумерки. — Нутром чую, что-то творится. Поленица не привела хвост?
— Вряд ли, — качнул головой монах. — Симеону сейчас не до того — Борис при смерти, а поленица позаботилась о лекаре… Ему есть, чем заняться.
— И все-таки, неспокойно… — Беззубцев нахмурился. — Что там за шум?
Снаружи послышались глухие тяжелые удары, будто кто-то колотил по дверям тяжелым кулаком.
— Стрельцы! — воскликнул он.
* * *
Симеон Никитич Годунов едва поспевал за стремительно несущейся царевной. Рядом пыхтел иноземный лекарь, за которым следовал конюх, увешанный диковинными сумками.
— Быстрее! — командовала Ксения.
Да, выросла девка. И когда успела? Обычно тихая, кроткого нрава, не смевшая поднять глаз в присутствии отца, она вела себя так, словно от рождения привыкла повелевать.
Будто подменили Ксению… А, может, и впрямь подменили? Жаль, не успел допросить он этого дохтура — Яган, или как там его Муха называл? Теперь уж не до того. Теперь самого Муху надобно ловить да пытать…
Они уже были у самой опочивальни, когда из-за закрытых дверей раздался громкий истошный женский вопль.
— Не успели! — выдохнул Годунов, и остановился, держась за сердце. В груди покалывало, последнее время его мучила одышка.
