14 сентября. Новый удар по военным объектам Бухареста. Слабая противовоздушная оборона города не смогла стать серьезной помехой для выполнения поставленной нам задачи: мы бомбили цели с высоты 1500–2000 метров.
Наши удары по военно-промышленным объектам и административно-политическим центрам фашистской Германии и ее сателлитов наносили врагу не только большой материальный ущерб. Они оказывали сильное моральное воздействие на население этих стран, разоблачали крикливые заявления вражеской пропаганды о том, что «скорее падут столицы всех стран мира, нежели падет Берлин», что «ни один камень не содрогнется в Берлине от постороннего взрыва». А Геринг когда-то клялся Гитлеру покончить с собой, если хоть одна бомба противника упадет на Берлин.
Только после неоднократных наших ударов радио и печать врага были вынуждены сообщить о налетах советских бомбардировщиков на объекты Германии и ее союзников. Близость возмездия стала для гитлеровского руководства не отвлеченным понятием, а реальным фактом.
Этот октябрьский день 1942 года навсегда остался в моей памяти. Перед очередным боевым вылетом прямо на самолетной стоянке проходило партийное собрание, на котором обсуждался вопрос о приеме меня в партию. Парторг полка зачитал заявление, анкету, рекомендации, обратился к присутствующим, есть ли ко мне вопросы.
— Пусть расскажет биографию, — предложил кто-то. Биография у меня тогда была очень короткой, и я минуты за две выложил, где родился, жил и учился. Еле сдерживая закипевшую в сердце злобу, сообщил, что семья моя и родные остались в Севастополе.
— А как воевал, — сказал в заключение, — вы лучше меня знаете.
— Хорошо, надежно воевал, — отозвался заместитель командира полка по политчасти Василий Иванович Морозов. — Достойный будет коммунист...
Предложение было только одно: принять меня кандидатом в члены партии. Вижу, как дружно взметнулись руки боевых товарищей. Значит, верят, что оправдаю их доверие. «Что ж, друзья, — мысленно говорю себе, — никогда не подведу вас. Мой партийный билет, совесть моя будут чисты перед вами, перед партией, перед всем народом. Чего бы мне это ни стоило. Даже жизни».
Да, теперь я коммунист. А в служебном моем положении пока ничего не изменилось: штурман звена дальних бомбардировщиков. Но в сердце зажглось что-то новое, чего не было раньше. Я отчетливо сознаю, что в бою должен действовать теперь еще более смело и решительно, чтобы на меня равнялись другие. И спрос с меня за все будет совсем другой — не как с юноши-комсомольца, а как с коммуниста...
