Следователь терпеливо ждал ответа. Наконец, собравшись с силами, Бадрангуй заговорил:
— Мне никогда не приходило в голову скрывать, что я был послушником у ламы Магсаржалмая. Просто, когда я прибыл в Налайху, моей прежней жизнью никто не интересовался. А если бы спросили — я бы рассказал. Обвинение в поджоге я тоже отрицаю и повторяю, что крепко спал, когда начался пожар. Это обстоятельство проверить нетрудно, его может подтвердить Даланбаяр. Я говорю вам только правду! И не устану повторять, что ни о каком поджоге ничего не знаю и не мог его замышлять, ибо только революция меня, жалкого послушника, мальчика на побегушках, лишенного человеческого достоинства и самых примитивных радостей жизни, превратила в уважаемого рабочего, шахтера, полновластного хозяина и строителя нового, свободного государства. Предъявленное мне обвинение — чистый вымысел, и я буду опровергать его до последней минуты жизни. — Бадрангуй внезапно успокоился. Противная дрожь, которую он испытывал в руках, вдруг исчезла, и он почувствовал себя сильным и смелым. Следователь, видимо, уловил перемену в настроении Бадрангуя, но, не догадываясь, чем она вызвана, сказал с оттенком иронии:
— Вы были очень красноречивы, и человек, плохо осведомленный в вашем деле, тотчас освободил бы вас. Но мне… мне не следует морочить голову. Вы человек неглупый, производите на первый взгляд неплохое впечатление. Послушайте моего совета, бросьте запираться! Ну, хорошо, я напомню вам кое-какие подробности. Хотите, я расскажу вам, что вы делали в ночь, когда случился пожар?
Следователь что-то долго говорил, но Бадрангуй не слышал ни слова. Сердце его гулко билось, больно ударяясь о ребра. В ушах стоял шум. Перед глазами — темень. Он будто ослеп и оглох одновременно. Откуда-то издалека, словно из потустороннего мира, до него доносились обрывки фраз. Бадрангуй бессильно откинулся на спинку стула и прижал ладони к лицу. Следователь победоносно посмотрел на него и, забыв заключить свою речь обычным «вот и отлично», сказал:
— Ну, вспомнили, надеюсь, куда выходили ночью, что делали?
— Я действительно выходил — мне стало жарко. Постоял на крыльце, немного поостыл и вернулся досыпать. — Теперь Бадрангую стало казаться, что он пытается извернуться, а следователь не сомневается в том, что он лжет. Кто мог знать, что Бадрангуй выходил из дому? Только один человек. Он и про себя этого имени произнести не решался, но оно настойчиво звучало у него в ушах. Даланбаяр! Даланбаяр! Спазм сдавил ему горло — он задыхался. Разве можно верить в дружбу, если тебя предал твой лучший друг? Нет! Дружба такая же принадлежность сказки, как шапка-невидимка или ковер-самолет. Это был жестокий приговор, но даже в ту, самую тяжелую в его жизни минуту, внутри у Бадрангуя что-то протестовало, и голос разума говорил ему, что неразумно мерять всех людей меркой негодяя.
