— Ты что! — замахала руками Игрит. — Я пошутила.
— А если без шуток? Мне, правда, в пагоду нужно.
— Сама подумай. По сути она — та же ворона, только каменная. А что любят вороны?
Я пожала плечами.
— Всякие блестящие штуки?
— Вот именно, — Игрит, наконец, спорхнула с карниза, и, описав вокруг меня призрачную дугу, замерла, выразительно уставившись на мою грудь. Точнее на жемчужину на тонкой цепочке.
Я нахмурилась и прикрыла жемчуг ладонью. Это — единственная память о маме. Отец ей на Новый Круг подарил…
Видя мою нерешительность, Игрит демонстративно закатила глаза.
— Странные вы, люди! — усмехнулась она. — Так дорожите своим барахлом. А ведь с собой не заберёте.
С этим спорить было сложно, особенно учитывая, что спорить пришлось бы с призраком, так сказать с тем, кто знает, о чём говорит не понаслышке.
Я тряхнула головой.
— Ты права. Для хорошего дела и жемчужины не жалко!
Быстро, чтобы не передумать, я стянула цепочку через голову и держа жемчужину перед собой, медленно пошла к каменному монстру.
— Цыпа, цыпа…
Игрит прыснула за спиной, а горгулья, услышав мои шаги, нервно захлопала каменными крыльями.
— Хорошая птичка, — пробормотала я. — Добрая птичка. А что у нас тут есть…
Горгулья хлопать крыльями перестала и на меня уставились два красных, светящихся в темноте глаза.
Бенжамину не спалось.
Непривычный прилив сил подбрасывал, потрясывал, гонял от доски, испещрённой сложными многоступенчатыми формулами к приборам, от приборов — к столу с объёмными иллюзиями, от стола — к карте на стене, от карты — снова к доске.
Взгляд у Тринадцатого Магистра был шальной, немного безумный. Губы то и дело норовили раздвинуться в улыбке.
А ведь он и забыл, как ощущается здоровье! В том то и дело, что никак! Его вообще не замечаешь, пока однажды не потеряешь…
Была у Бенжамина ещё одна причина не спать этой ночью. Помимо небывалого прилива сил.
У этой причины были мягкие, как лебединый пух, волосы, молочно-белая кожа, розовые прозрачные глаза и нежные губы.
Одна мысль о ней пронзала стрелой ослепительного желания.
Перед его мысленным взором она почему-то представала в столпе света, как тогда, на Распределении, но не прикрывала застенчиво ладошками грудь. Нежные бледные губы были призывно распахнуты, турмалиновые глаза лучились желанием и светом.
Вблизи у неё оказались снежно-белые брови и ресницы.
Непохожая ни на одну из женщин, что встречались Бенжамину.
И всё же было в ней что-то такое… знакомое, даже близкое, если не сказать родное.
