То был старинный дымоход, такой широченный, что запросто пролез бы и мужик. Пятки мальца уже скрывались из виду, но тут миссис Лефтвидж подлетела и хвать его за ноги, да давай тащить обратно, истошно вопя по-ирландски. Пэт рухнул в камин и забрыкался, как шелудивый щенок, подняв такой крик, что все едва не оглохли.
Мать подняла пострелёнка за ногу — ну чисто индейку! — и выбежала с ним в палисадник, где все бросились его успокаивать. Немного утешившись, Пэт рассказал свою историю. Он играл в коридоре наверху, и тут из двери средней спальни высунул голову донельзя чудной старикашка. Пэт, бедняжка, как сидел играючись, так и обезножел со страху, а старикашка, знай, высунется из двери и снова спрячется, словно черепаха в панцирь.
А потом вышел полностью и хвать дитё за руку. Втянул его в среднюю спальню и айда карабкаться с добычей по дымоходу задом наперёд — ну вылитый паук!
Так вот, они сидели во дворе на коробках с пожитками и ждали подводы, да всё у Пэта допытывались, что да как было. Тут и подводы подоспели, а в одной сержант Рафферти с констеблем О'Хэллораном пожаловали. Решили проверить: вдруг Лефтвиджи и дом с собой прихватили… вот какая дурная слава ходила об ихней семейке.
Когда сержант услышал эту историю, он сразу поднялся в ту спальню и вскорости сошёл обратно к остальным.
— Вот что, — говорит он констеблю, — отвези всех их на поезд да загляни потом в казармы, возьми два карабина и патронов с картечью… той самой, которой старый Форстер когда-то стрелял по мальчишкам, чтоб ему пусто было! Да смотри: одна нога здесь, другая там. Я хоть и не трус, неохота мне тут в одиночку торчать дольше потребного.
Подводы, облепленные Лефтвиджами, будто стаей мух, укатили прочь, и через какую-то пару часов констебль вернулся с карабинами. Пришла пора обследовать спальню.
— Засунь голову в дымоход, — приказал сержант.
— Помилуйте, да ни в жисть!
— Тогда захлопни варежку и не дёргайся.
Они навострили уши, но не услышали ровным счётом ничего. Затем сержант подмигнул О'Хэллорану и нарочито громко так говорит:
— Да нету там ничего, померещилось им, мне и самому тут не по себе. Давай-ка воротимся в Данбойн и пропустим по рюмочке, а старый дом пусть сам с собой разбирается.
— Согласен, — отвечал констебль, — и они потопали вниз, гремя своими сапожищами аки целый полк солдат, а внизу сели и стали разуваться.
— Как ни крути, — продолжал констебль, развязывая шнурки, — а я бы и впрямь не прочь оказаться в трёх милях отсюда где-нибудь на пути в Данбойн.
