Дублинский народец, держали бакалейную лавку в старом городе, на Фишембл-стрит. Лефтвиджей была целая орава, в основном детвора, плюс одна рыжая худышка, стряпуха ихняя. Рассказывают, плату за дом им положили двадцать фунтов в год. Семейство кормилось в основном тем, что ставило силки на зайца, вдобавок мальчишки немного рыбачили и кой-какая еда порой перепадала из лавки, где их старик корячился в своих гетрах, пока остальные прохлаждались в деревне.
Боже правый! Компашка ещё та, какие там призраки! Больно им дело было до призраков, если они шастали босиком. А эти сопляки, что били курей палками да рогатками да измывались над ребятами из деревни, чисто изверги краснокожие, срам на всю округу, ей-богу!
Нора Дрискол — так звали ту рыжеволосую худышку. Эти сорванцы её всё время до слёз доводили, матушка сказывала, как ни глянет — опять она сидит в передник рыдает. Их там жила дюжина, а то и больше, от мала до велика. Чисто трубы на органе: старший сын, Мики, был аж под два метра ростом и тощий, аки палка, а младший, Пэт, ещё пешком под стол ходил.
Так вот, сэр, опешив от такой толпени, призраки на целый месяц присмирев, не давали о себе знать ни слухом, ни духом. Но однажды, когда Нора Дрискол шла по коридору, эта шайка вновь решила порезвиться. В коридор выходили в основном спальни, и маклер по недвижимости сразу предупредил Лефтвиджей, чтобы в среднюю не совались, ибо там развелись крысы, которых никак не удаётся вытравить. Из-за них, мол, и не выходит сдать дом. Ежели б не крысы, обходился бы он вам в сто двадцать фунтов ежегодно и лишь из-за них, окаянных, такая дешёвка, поэтому, помните: вам сделали хорошую скидку. Главное держать дверь запертой и не бояться крысиных звуков: иногда в комнате будто кто-то чихает и сморкается, иногда — гремит по полу деревянными башмаками, а иногда оттуда доносятся звуки ссоры и брань. Не обращайте внимания, просто помните, что за всё про всё вам уступили сотню фунтов в год. Так он говорил миссис Лефтвидж.
Так вот, сэр, Нора, задумавшись, брела по коридору то ли за тряпкой, то ли ещё за чем и по ошибке отворила дверь средней спальни. Из мебели внутри был разве что трёхногий стул. Сквозь щель в ставнях пробивался пук света, и в нём посередине комнаты сидел низенький старикашка, одетый чудно, как сто лет назад: коричневый камзол с медными пуговицами и всё такое прочее, но самым-самым в его обличье было лицо под шляпою, ибо там, Нора грила, и не лицо оказалось вовсе, а навроде маски, что дети из бумаги вырезают.
