Пирожные были горячие и хрустели. Кофе с молоком благоухал. Элеоноре почти не хотелось есть, но смешно изводить себя голодом из-за потери девственности. Кто узнает об этом и кого это заботит? Позднее, когда она сидела в оловянном баке, перекинув волосы через край, чтобы не намочить их, и лениво поливала водой колени, она против воли призналась себе, что в нее вселилось какое-то странное чувство благополучия. Ей подумалось, что, если бы только ее не держали как пленницу, она бы действительно хорошо себя чувствовала.
Скрежет ключа, поворачиваемого в замке, насторожил ее. Она повернула голову, ожидая снова увидеть сеньору, но это был Грант Фаррелл, подтянутый, в полной форме. В руках у него была коробочка из полированного дерева, он открыл ее и положил на кровать. Внутри коробочка оказалась обтянута темно-бордовым бархатом и разделена на секции. Из одной из них он достал маленькую стеклянную бутылочку и кусочек материи. Держа все это в руке, он выпрямился и скомандовал:
— Выходите!
— Что это? — спросила она, не пытаясь скрыть своего подозрения.
— Карболка для ваших царапин, — ответил он, подойдя ближе.
— Оставьте, я займусь этим сама.
Он молча посмотрел на нее и покачал головой.
— Я хочу быть уверен, что все сделано правильно. В таком климате царапины могут вызвать заражение крови. Вы выйдете из воды, или мне придется вытаскивать вас?
— Если попытаетесь, — сказала Элеонора, вздернув подбородок, — вы намочите свою форму.
Он не улыбнулся, но лицо его посветлело.
— Если я так сделаю, вам это не доставит удовольствия. Мне придется снять форму, и, пока она не высохнет, меня надо будет чем-то развлекать.
Элеонора отвела взгляд.
— Как вы можете… Когда вы знаете, что мне это не нравится.
— Не нравится? Это уже лучше. Вчера вы ненавидели меня. Кто знает, что вы почувствуете через неделю.
Она посмотрела на него и попросила:
— Не дадите ли вы мне полотенце?
— С удовольствием, — ответил Грант и, сунув карболку под мышку, взял с кровати льняную простыню, развернул ее и сделал приглашающий жест.
Протянув руку, чтобы взять простыню, Элеонора уронила ее и сидела, кусая губы, а потом с достоинством принцессы, которая отдает себя в руки челяди, поднялась и вышла из бака. Он окутал ее простыней, и его руки прошлись по всем изгибам ее тела. Элеонора хотела увернуться, но он не позволил, пока она не успокоилась в его объятиях.
— А мои царапины? — напомнила она, разрумянившись, с нотками сарказма в голосе, когда полностью завладела банной простыней.
