– Я не виновата?
– Конечно нет, это только моя ошибка.
– Мне очень жаль, – сказала она.
Я разрешил ей отдохнуть, пока счищал тряпкой со скипидаром неудачное пятно на холсте. Она отправилась выкурить сигарету и полистать «Французский курьер».
То ли со скипидаром было что-то не так, то ли на холсте был дефект, но чем больше я тер, тем дальше расползалось это гангренозное пятно. Я вгрызался в него, как бобр, но только ухудшал все дело. Словно инфекция расползалась от одной конечности к другой, изменился цвет груди, да и вся фигура была очевидно повреждена. Я энергично работал мастихином, тер скипидаром, скоблил поверхность и думал, что сделаю с Дювалем, продавшим мне негодный холст. Но вскоре понял, что дело было не в холсте и не в красках.
«Значит из-за скипидара, – сердито подумал я. – Или дневной свет ослепил меня, и теперь я плохо вижу». Я позвал Тесси. Она подошла и склонилась над моим стулом, выпуская кольцо табачного дыма.
– Что ты наделал? – воскликнула она.
– Это все из-за скипидара, – прорычал я.
– Что за отвратительный цвет? – продолжила она. – Ты считаешь, что у меня тело похоже на сыр с плесенью?
– Нет, не считаю, – сердито сказал я. – Ты видела когда-нибудь, чтобы я так писал?
– Нет!
– Ну вот!
– Да, наверное, правда, из-за скипидара, – согласилась она и, накинув кимоно, подошла к окну.
Я тер и соскребал до изнеможения, а потом схватил кисти и, выругавшись про себя, швырнул их прочь. Мой рассерженный тон достиг ушей Тесси.
– Ну отлично! Будем ругаться и портить кисти! Ты три недели писал, и что теперь? Какой смысл рвать холст? Что вы за люди, художники!
Мне стало стыдно, как всегда после таких вспышек, и я отвернул испорченный холст к стене. Тесси помогла мне промыть кисти, а потом протанцевала к своей одежде. Из-за ширмы она сыпала рассуждениями о моей полной или частичной потере самообладания, а затем, решив, очевидно, что с нотациями покончено, попросила меня застегнуть ей пуговицу, до которой не дотягивалась.
– У тебя все пошло наперекосяк, когда ты вернулся от окна и заговорил о том ужасном человеке, который стоял у храма, – объявила она.
– Да, он, наверное, проклял картину, – зевнул я и посмотрел на часы.
– Шестой час, я знаю, – сказала Тесси, поправляя шляпку перед зеркалом.
– Не хотел тебя так долго задерживать, – извинился я.
Высунувшись из окна, я с отвращением отшатнулся, потому что тот бледный человек по-прежнему стоял на церковном дворе.
Тесси заметила мое движение и тоже выглянула из окна.
