Дети Лепрозория | страница 111
— Разве что услугу, — паучиха пожала плечами. — Я бы хотела тебя кое о чем попросить.
— О чем именно? — козочка заметно напряглась, полагая, что это не будет нечто вроде «Принеси мне три цветочка».
— Однажды Медная Ящерица придет за Голубем. Предложи ей себя вместо него.
— Да кто в своем уме… — пробормотала Аньель, переводя взгляд на будущего императора. — Я не могу быть равноценна ему.
— Такова плата, — Ева подняла голову к небу и улыбнулась.
— Как будет угодно, — вздохнула козочка и тоже посмотрела на небо. Лиловые звезды ярко светили, пробиваясь сквозь проплывающие снежные тучи, но отчего-то больше не пугали так сильно.
— Красивые, — с удивлением осознала Аньель и прищурилась, разглядывая их. Всегда были так красивы или только сейчас? Перевела взгляд на Еву, ее глаза были как будто срисованы с неба.
— Хочешь, я дам тебе почувствовать то, что будет с тобой, когда ты умрешь? — спросила Ева, все так же разглядывая небо.
Аньель поджала губы. Почему-то вопрос не пугал, хотя раньше вызвал бы панику.
— Хочу, — она кивнула и, не зная, что ей делать, обняла себя за колени. Движение теперь только казалось привычным, необходимость же в нем как будто пропала.
Ева коснулась ее щеки. Панцирь ладони и пальцев был твердым, но приятным на ощупь.
Веки потяжелели, глаза закрылись сами собой. Аньель положила голову в подставленные руки и безвольно повисла. Ей не хотелось ничего, только сидеть так, чувствуя, как паучьи ладони касаются кожи. Ева опустила руки, увлекая козочку, и та послушно легла рядом, положив голову ей на колени. Ева что-то шептала, но Аньель не вслушивалась. Ей было тепло, хорошо и совсем не страшно впервые за несколько недель.
Она бормотала только «наконец-то», сжимая в кулаках полы бархатного платья, и наслаждалась теплом. Каждой клеточкой тела. Мыслями. Душой.
Как будто раньше всегда чего-то недоставало, а теперь больше ничего не было нужно.
Как бездомной вернуться домой.
Как затишье перед бурей.
Аньель очнулась, когда солнце стало настойчиво стегать по глазам яркими лучами. Встрепенулась, вскочила, не веря. Неужели она спала?! Быть не может.
Тихо догорал костер, Нойко спал, укрывшись крыльями в обнимку с мешочком. Он всегда так спал, словно боялся, что его драгоценность, крылатую марионетку, украдут.
— Ной! — окликнула его козочка и, опасливо озираясь, подползла ближе. — Ной! — позвала еще и, откинув верхние крылья, потрясла за плечо.
Цесаревич подскочил, как ошпаренный и, едва ли проснувшись, закричал: