Подхожу к ней и жду своей очереди, замечая, что она с одной стороны намочила волосы. Хочу протянуть руку и заправить эту часть за ухо, но не делаю этого. Подобное движение — жест бойфренда, а я не хочу, чтобы эта киска получила неверное представление о нас.
Я не употребляю понятие «нас». Все, что «нас» делает — причиняет боль и убивает, поэтому добавляю букву «e» в конец слова «us» (нас) и получаю — «use» (использовать, юзать).
Мои приемные родители использовали меня, чтобы взять деньги у государства. Я использовал их, чтобы получить еду, воду и кров. Девочки в школе использовали меня, чтобы наполнить свои маленькие нуждающиеся во внимании щелочки и заставить друг дружку завидовать. Я использовал их теплые местечки, чтобы положить свой член.
Ребята использовали меня, чтобы получить наркотики или оружие, или популярность, или ответы на экзамене по истории на следующей неделе. Я взял с них чертову кучу денег за это. Так устроен мир, и, глядя на то, как Рейн пьет из струи, сжимая шланг в кулаке, а в уголке приоткрытого рта виден кончик маленького розового язычка, — я думаю еще о нескольких новых способах использовать ее.
Словно услышав мои непотребные мысли, Рейн поднимает на меня свои большие голубые глаза.
Я ухмыляюсь, глядя на нее сверху вниз:
— С кранами в доме какие-то проблемы?
Рейн отдергивает шланг ото рта и кашляет.
— Ты в порядке?
— Да, я просто… — она снова закашляла, вытирая рот тыльной стороной рукава. — Я потеряла ключи, помнишь? Не могу туда попасть.
— Чей это грузовик? Неужели они не могут тебя впустить? — Я тычу большим пальцем в сторону ржавого ведра на колесах.
— Моего отца, но… — ее лицо бледнеет, а глаза бегают в разные стороны.
Придумывает ложь.
— Он глухой и весь день торчит в своей мужской пещере наверху, так что не услышит моего стука.
— И не увидит, как ты стучишь, — добавляю я.
— Именно, — Рейн театрально пожимает плечами.
— А где твоя мама? — Я беру у нее шланг и пью, ожидая, пока она выдумает очередную дерьмовую историю.
— На работе.
Я делаю глубокий вдох между глотками:
— Ложь. Никто не работает.
— Нет, правда! — тон ее голоса взлетает вверх вместе с бровями. — Она медсестра в отделении экстренной помощи. Больница все еще открыта.
Я смотрю на нее с сомнением:
— А как она туда добирается?
— На мотоцикле.
— И как называется мотоцикл?
Рейн заливается румянцем:
— Не знаю. Черный!
Я смеюсь и выключаю воду. На кончике моего языка вертится дюжина остроумных ответов, но решаю держать рот на замке́. Если эта девушка не хочет, чтобы я знал, что она живет одна, — а это довольно очевидно из ее дерьмовых ответов — позволю ей думать, что поверил в эти сказки.
