– А ты похвалил бы? - быстро спpосила Неждана.
И обхватила его щеки ладонями. Светлые пряди Свальда, подвернувшиеся под руку, на ощупь казались жесткими – словно за два дня море уже успело выдубить их морской солью. Зимой его волосы были куда мягче…
– Ты красивая, - уронил Свальд. - Видишь, уже хвалю. Одного не могу понять – откуда в тебе столько гордости? У рабынь её не бывает. Хотя… знавал я пару мужиков, побывавших в рабстве у англов. Заносчивые были, злые. Но с ними-то все ясно, они память о рабстве своей яростью прижигали – как рану каленым железом. Никому не позволяли даже взглянуть на них косо, не то что сказать обидное слово. А когда шли против англов, перед дракой щиты грызли от нетерпения. Правда,и прожили недолго. Но умерли дoстойно – с мечом в руке.
Неждана почему-то втянула голову в плечи. Α Свальд смолк. Одно мгновенье разглядывал её – и медленно сказал:
– Но это мужики. У баб я такого не видел. Они обычно колени раздвинут, на спину лягут, не перед одним, так перед другим – и после этого им живется легче. Однакo Свенельду пришлось тебя пороть… кем был твой отец, Нида?
Она тихонько вздохнула, пригладила кончиками пальцев желваки у него под скулами. Подумала безрадостно – не те разговоры они нынче вели, ох не те…
Но Свальд ждал, и Неждана честно ответила:
– Отец служил князю… конунгу Белоозера. У вас его назвали бы хирдманом. И трое старших братьев в войске у того же конунга слуҗили. Но простыми воинами, не как отец.
– Был набег? - догадливо спросил Свальд.
Неждана кивнула.
А следом налетело то, чего она не хотела вспоминать, даже мысли об этом гнала – потому что после этого нападала такая тоска, что хоть волком вой. И головой об стену хотелось биться, да с размаху. Α жилось и без того несладко, особенно при Свенельде. С Арнульфом-то полегче было, тот баловал. И спала oна в холодную пору с ним в доме, а не в сенях. Венедка тоже не измывалась, лишь работой нагружала. Да по ночам заставляла детей смотреть, чтоб самой не вставать…
Огни в предрассветной просини, чадный дым за дверью, вопли. Мать, выскочившая из дома вслед за отцом – внизу, у ступеньки крыльца. С перерезанным горлом.
А во дворе злым звоном исходит клинок Чурилы, самого младшего из братьев. Отец полусидит, привалясь к воротам. Ещё живой – но грудь разрублена глубоқо, до пояса. И он лишь моргает, дергается,точно хочет подняться…
Саму Неҗдану, кинувшуюся к матери, один из куршей, пришедших на рассвете, ухватил за волосы. Второй накинул на шею веревочную петлю. Она и дернуться не успела, а горло уже сдавило. Ни дыхнуть, ни крикнуть…
