Стоящий позади кресла правитель приставил пальцы правой руки к виску моего хозяина, затем еще раз окунул руки в чашу, обмыл длинное тонкое лезвие и застыл в ожидании.
У меня уже начала кружиться голова от чересчур сильного запаха жидкости, разнесшегося по комнате, но я не мог уйти.
- Маура? – тихо окликнул лекарь.
- Что?
Эль-Ронт с досадой опустил лезвие.
- Дсéли прим-на? [1] – спросил один из помощников.
Тот сделал запрещающий жест:
- Áмнит. Тии́н-а сур [2].
Помощник вытянул из небольшого ящика, стоящего на полу, черную полукруглую открытую емкость размером с ладонь, крепившуюся к ящику трубкой, и плотно приставил ее к носу и рту моего хозяина, нажав что-то на стенке ящика.
Я едва сдержал испуганный вскрик, подумав, что хозяин вот-вот задохнется; но шли минуты, а он все не терял сознания, и веки его по-прежнему были приоткрыты.
Сидевший на корточках у кресла чужак поднял глаза на правителя и отрицательно качнул головой.
- Режьте так, - чуть слышно проговорил Маура, уже не сопротивляясь. Его склоненное на грудь лицо было закрыто свисающими мокрыми прядями волос, и я не видел его выражения.
- Будет сильная боль, - предупредил лекарь.
- Начинайте... – настойчиво повторил мой хозяин.
Один из чужаков быстро вложил между его зубов тонкую темную пластинку.
Эль-Ронт одним легким и точным движением рассек уже затянувшуюся рану, а помощник аккуратно промокнул белым квадратиком выступившую кровь. Лекарь приблизил пальцы правой руки, не касаясь, и с сосредоточенным и напряженным выражением удерживал их над плечом сидящего, пока они мелко не задрожали, осторожно притягивая осколок изнутри.
Маура не смог подавить громкого стона, зажмурившись и вонзив зубы в пластинку. Тут уж я не выдержал, и, вмиг оказавшись рядом, неосмотрительно взял его ладонь, желая поддержать. В полубеспамятстве он с неистовой силой сжал мои пальцы. Я тут же закричал от резкой боли, падая на колени, Эль-Ронт вздрогнул, отвлекшись, а его помощник кинулся высвобождать мою руку.
После этого меня решительно выставили за дверь, и наглухо заперли ее.
Прислонившись к стене, я считал выпуклые деревянные полоски на высокой балке напротив, чтобы немного отвлечься от стреляющей боли в правой руке. Поскольку я по-прежнему умел как следует считать только до десяти, а полосок было неизмеримо больше, то занятие это было заранее обречено на провал. Хотелось есть и пить, ведь я ничего не ел с прошлого вечера, на глаза то и дело наворачивались слезы усталости, но я не смел отлучиться от двери.
