Вот, и тут тоже — зазвенело, от неземного голоса женщины, называвшей номер моего поезда. И я подумал, что это знак: все будет хорошо.
Людей было такое море, неспокойное еще, и несло меня в какие-то ебеня непонятные.
Наконец, вырвался я из потока, подошел к табачке, отстоял очередь, а там такие цены, просто мама не горюй. Подумал сначала, что это Москва золотая, с ценами московскими. Оказалось, что сигареты поштучно можно купить, я три взял, одну в зубы и две за уши, пошел дальше.
Милиционеры мгновенно куда-то делись, я-то думал, они на вокзалах везде должны водиться. В Ебурге их, например, нормально было. А тут вместо стражей порядка только бабки стояли с водкой, у одних сумки были между ног зажаты, у других в руках по бутылке и все.
В лицо нам всем наметало снег, люди были краснорожие, охреневшие ото всей этой жизни. Вокруг все говорили о бабле. Где достать бабла? Почему так дорого? У меня бабла нет, у тебя бабла нет, у нас бабла нет.
Никогда в Союзе люди не говорили о деньгах так, и я как-то уразумил себе уже, что я не в Союзе. В Москве перемены были заметнее, ярче, как-то контрастнее.
Я свернул с многолюдной площади, зашел в продуктовый, подумал: может, повезет мне, может, завезли чего. Скучала за прилавком печальная продавщица, тоненькая вобла с огромными, угольно-черными ресницами.
— Нет ничего, — рявкнула она с порога.
В следующем магазе уже очередь была, и все вокруг обсуждали скакнувшие почти вполовину цены. Так я понял, что никакие это не московские ценники и не человеческие вообще.
— Отпустили цены, — сказал кто-то. В телике это называли либерализацией, но все, по-моему, либерализацию представляли как-то по-другому. Короче, отпустили цены, и они теперь попрыгали, а Милена, как оказалось, сделала для меня больше, чем мать родная.
За чем я в очереди стоял — это только Бог знает. Но раз очередь, значит что-то взять можно — это уже условный рефлекс был.
В Заречном меня бы отхерачили, нечего, мол, в очередь с сумками лезть, а в Москве люди были привычнее, многие закупались и сразу валили обратно на вокзал, так что от сумок и толкони в магазине продыху не было.
Добрался я до конца очереди, купил булку с изюмом по колбасной цене и отправился думать, как мне жить дальше.
Погулял я полчасика по взволнованной Москве, поглядел, как, словно волоски от мурашек, нервно вздымаются шпили сталинских зданий, скурил свои три сигареты на набережной замерзшей Москвы-реки. Сигареты были американские, непривычные на вкус и головокружительные.
