— А стал? — спросил я. — Еще бутербродов есть?
— Не великим, — ответил он, чуть погодя. — Но что-то получилось. Она гордилась мной. Солнечная женщина, действительно. Без нее мир таким не будет. Для меня, я имею в виду.
Он снова запустил руку в портфель, изъял, как фокусник кролика из шляпы, еще пару бутербродов и протянул мне.
— Атас, — сказал я. — Спасибо. Ну как так-то, не будет? Она тебя для чего воспитывала? Чтоб ты жил и жил счастливо. Вот и делай это.
Глаза у него были печальные и влажные, он вздохнул.
— Да уж. Но больно, вы себе не представляете, как.
— Конечно, больно. Я представляю. Но надо дальше грести. Ты не отчаивайся. Она же тебя так любила, это сокровище такое.
Реплики мои вообще-то не очень были внятные, я жевал все время.
— Ты не думай, я тебя не осуждаю, что тебе плохо. Наоборот, как-то так сочувствую, сопереживаю, знаешь.
Он смотрел куда-то сквозь меня.
— Она очень хорошая была женщина.
— Ага, — сказал я. — Лучшая на свете для тебя. Так и есть.
По-моему, он меня даже не очень слушал.
— Однажды я был маленьким и залез на дерево, чтобы поймать дятла, — сказал он. — Свалился вниз, сломал ногу. Отец тогда страшно злился, а она — нет. Рисовала мне на гипсе дятлов, она вообще-то так хорошо рисовала. А я и не думал об этом до сегодняшнего дня. Не видел этого. Ну рисовала и рисовала, а теперь понимаю — как талантливо.
— Ого, — сказал я. — Могла б стать художницей. Вот это да. А еще есть поесть?
Он покачал головой, а я подпер ладонями подбородок и стал внимательно его слушать. Столько он рассказал, я эту бабу не видел никогда, а уже узнал, что платья она любила ситцевые и в гвоздичку, а книжки читала ему только самые лучшие, и в лес водила, как будто в поход, учила разжигать костер и готовить на костре сосиски. Прелесть вообще, не? Был бы мелким, представлял бы потом долго, что такая она — моя мама. Но разве будь у меня такая мама, не был бы я похожим на макаронину интеллигентом с его рыбье-коровьими печальными и туманными глазами? Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
А ему явно легче становилось, он рассказывал и как бы сохранял маму свою в моей жизни, для истории. И мне приятно было, словно я открытку получил по почте от совершенно незнакомого человека. Говорили мы до поздней ночи, потом он сказал:
— Вы, наверное, хотите спать.
— Да не, — ответил я. — Почитать бы что-нибудь зато.
Он снова запустил руку в свой волшебный портфель и достал тоненькую книжку в мягкой обложке.
