Вот мы сколько там с ней времени провели? Ну полчаса, ну сорок минут даже, а роль она в моей жизни сыграла первоклассную, эта чопорная тетка. Нормально живет небось, ох и да, такие ко дну не пойдут при любом режиме.
А я попиздовал к вокзалу, страшно взволнованный моими богатствами и вообще всячески растревоженный. Идти словно бы стало не так холодно, а очень даже тепло, где-то там, в сердце, в душе и вообще, наверное. Может, грела меня валюта, не знаю. Даже есть захотелось, впервые за весь день, причем как-то сразу и до дрожи, до рези в животе.
Я стал завидовать самому себе — такой богатый, мог бы себе и пожрать купить, и тачку поймать, и вообще, что хочешь. Только вот все деньги нужны были мне для доблестного спасения семьи. Ну и пришлось на своих двоих до самого вокзала, по свежему, рыхлому снежку.
Вокзал я встретил, как мать родную, как землю обетованную, я б и на колени перед ним упал, честное слово, такое он мощное на меня оказал впечатление. Вдруг все стало не зря — весь сегодняшний сложный день. Я до последнего думал — обломаюсь с Москвой, придется как-то по-другому что-то придумывать.
А Москва у меня, считай, в кармане была. И в носке. И в трусах даже.
Гордился я собой страшно, обдрочился просто на светлый свой образ, честное слово.
А вокзал так тепленько еще светился, золотой-золотой в огнях, и в новогоднем еще, как будто мир не рухнул. Балдежный был, еще с колоннами этими своими, как дворец вообще. Не, ну я его видел, но никогда так близко не подходил, никогда отсюда, тем более, не отправлялся в путешествие. А даже если б отправлялся — уж точно не в такое путешествие, откуда я не вернусь назад. Ведь правда, у меня уже было ощущение, что назад не вернусь, ни разик, ни полразика даже, все, конец истории, значит.
Ну или начало, это ж как — это ж откуда ты глядишь.
В здании вокзала было светло и тепло, я долго жмурился на свет, какие-то суки меня толкали несколько раз, но и я хорош — нечего на проходе стоять. Внутри вокзал был и не дворец вовсе, еще и снегу нанесли, все в грязных подтеках, и лампы простенькие, и бомжи, сами знаете какие.
Жрать, правда, нечего уже было, позакрывали все, только наперсточники сидели, я их десятой дорогой обошел. Знал, что все снимут.
У кассы радостно сказал:
— Мне до Москвы, на ближайший!
Тетьке мои радости были чужды, я так понял. Она мне сказала:
— Через полчаса будет.
— Отлично!
Взяла деньги, дала билет, а думала о чем-то своем. Не знаю, про колбасу, наверное. Я вот про колбасу думал.
