— Эх, Митрофан, Митрофан… Как же так? Какая потеря.
Пошёл к себе. У фермы дымила походная кухня, рядом два казака чистили пулемёт. Остановился.
— Это что такое? — сказал, показав на кухню.
Выскочил штабной офицер:
— Это что такое? — заорал на кухарей. — Штаб демаскируете! Вон!
Кухня начала отъезжать. Пронзительный свист, взрыв. Убило одного казака, чистивший пулемёт, второму оторвало ногу. Он дико заорал. Из фермы выскочила сестра милосердия, бросилась к казаку.
— Перевяжите его и в сарай, — распорядился Корнилов и вошёл на ферму, — и доктора сюда!
В коридоре встретил Деникина:
— Антон Иванович, я вчера проявил слабость.
— Ничего страшного. Мы все устали, Лавр Георгиевич. Бывает.
Деникин вышел на воздух. В голубом небе сияло весеннее солнце, блестела зелёная молодая травка. Истошно в сарае орал раненный казак. Антон Иванович спустился с обрыва, лёг на траву. Тепло, хорошо, весна. Тридцать первое марта у белых и тринадцатое апреля у красных. В воздухе рвались гранаты красных. «Откуда узнали?» — подумалось. «Нет, это опасно, надо уводить Лавра». Деникин поднялся, направился к ферме.
Корнилову принесли завтрак — стакан чая и кусок белого хлеба. Генерал поблагодарил адъютанта Ходжиева, склонился над картой.
— Нет, Екатеринодар надо брать, другого выхода нет.
Тут за его спиной раздался взрыв, Корнилова подбросило вверх, к потолку.
Первым в комнату ворвался Хаджиев: «О, аллах!», за ним Богаевский.
Корнилов лежал на полу весь в белой пыли, на левом виске струйка крови, правая нога в крови. Подоспевший фельдшер перетянул жгутом ногу, главнокомандующего вынесли на улицу. Он, не приходя в сознание, умер на руках Ходжиева, Деникина, Романовского. Богаевский сложил ему руки на груди крестом и вложил в них крестик из воска, слепленный им машинально на вчерашнем военном совете.
Деникин, как заместитель Корнилова решил взять командование Добровольческой армии на себя. Но необходима была поддержка Алексеева. Весь поход Деникин пробыл в обозе — не нашлось подразделения армии, достойной его командования, а идти в бой рядовым считал ниже своего достоинства. Он считал себя хорошим полководцем, и, надо признаться, был прав в этом. Но армия его не знала. И во главе хотела бы Маркова. Конечно, до выборов командира в Добровольческой армии не дошли, не Красная, всё таки, да и там от выборности стали отказываться. Но, глас народа — глас Божий, и этот глас надо было учитывать. Сообщая Алексееву о смерти Корнилова в Елизаветинскую, он придал сообщению форму сухого рапорта:
