— А о том, что всю жизнь служите убийце моего отца и матери, вы не жалеете? — вырвалось у Го, но она тут же испытала такой острый приступ стыда, что щеки облило жаром. — Простите…
— Прошу… прощения, отец. У меня и мыслей не было насчет вашей слабости. Впереди еще долгие и долгие годы…
— Господин Токугава! — Юкинага подполз поближе и, пользуясь тем, что Иэясу обращается к нему, быстро заговорил: — В том, что произошло, нет вины Хидэтады. Ссору затеял я, оскорблял его тоже я. И я же напал на него первым.
— Что я и вправду зарвавшийся юнец, как и говорил Юкинага. Я сам дал ему фору, потребовав, чтобы он нападал в любое удобное для него время, с того момента, как мы выйдем за ворота. Но я ведь отбил удар, разве нет? Ну, скажи, Юкинага? Ведь отбил? — лицо Хидэтады озарила горделивая улыбка.
— Что ты сказал?! Что ты сейчас сказал?! — Рука сама метнулась к рукояти меча. И тут же прямо перед глазами появилось побелевшее лицо Хидэтады, а на руку опустилась его ладонь. Холодная и неприятная, словно вырезанная из куска камня.
— Ну что же… мой дорогой племянник. Поклянись жизнью и честью своего отца, что не имел намерения убить Хидэтаду.
Что это? Тень от ветки или притаившийся за углом человек? Лучше не думать об этом, совсем не думать и не оглядываться по сторонам. Ночной город — не самое безопасное место для молодой девушки, быстро семенящей с крохотным фонарем по темным улицам. А на освещенные дороги и того опаснее выходить: люди, не спящие в конце стражи быка[35], — совсем не та компания, которая ей в данный момент нужна. Если увидят ее сейчас — закутанную в простую темную накидку — что должны подумать? Чья-то служанка бежит ночью по тайным делам своей госпожи. Нет, не разбойники и пьяницы для нее сейчас главная опасность.
— Так и есть. А знаешь почему?
— Тогда давай еще раз утрем господину Мицунари нос. А что касается Като Киёмасы — ты же не собираешься ему ничего рассказывать? Так?
— Я прошу вас выслушать меня. Поступок, совершенный мной, не предполагает прощения, поэтому я его и не прошу. И мне нечем оправдаться, поэтому я не буду даже пытаться.
— Прости… — Юкинага опустил голову.
— Мне нет оправдания… — он опустил голову и снова провел рукой по лицу. — Хидэтада, если… если ты все еще испытываешь ко мне дружеские чувства… позволь мне сделать то, о чем я просил.
Глаза Го наполнились слезами, и плечи мелко задрожали.
— Очень.
— Ну конечно же! Действительно! Ты молодец, Мицунари, как я сам об этом не подумал. Так и сделаем.
