— Ты, э-э... — охотнику не хватило слов, и он просто указал на вздутый живот автоматона. — Проклятие, внутри тебя бултыхается зародыш этой твари? И ты так спокойно говоришь об этом?
— Эй, — решительно окликнул Сайнжа. Обе твари слаженно повернулись к нему. — Понимаете вы меня или нет, но давайте проясним ситуацию. Кажется, я ваш пленник. Меня запрещено жрать на обед, усвоили? Вы должны меня куда-то проводить. Валяйте, ведите, чтоб вас обоих вспучило. Кстати, я решил — раз твой братец Тень, то ты, белая харя, будешь Призраком.
Вставала, вставала и вставала.
— Не верьте ему, — подала голос Фелиция. Автоматон мелко вздрагивала, вместе с ней тошнотворно колыхался огромный живот. Она повернула лицо к охотнику, умоляющее воззвав: — Не позволяй ему забрать меня!
Она сложила ладони, кашлянула и почти безупречно произнесла мольбу о глубочайшем и искреннем раскаянии в деянии по неведению, выстроенную строго по старому канону Великой Таульги. Боумантессе аж икнул от неожиданности, услышав столько фраз на архаичном таульгате от кого-то, рожденного вне протектората Таульги.
«Первого Дома больше нет», — память безжалостно провернула отравленное копье в едва затянувшейся ране.
Охотник и Фелиция переглянулись. Вольный скроил зверскую гримасу, расшифровать истинное физиогномическое значение которой таульгар затруднялся.
— Он называет себя доктором Чвеззой, — утекающе прошелестела автоматон. — Считает себя ученым... из тех, что исключительно ради достижения прогресса отрывают лапы у подопытных экземпляров и практикуют вивисекцию, — она приподняла лишенные кистей руки и бессильно уронила их вдоль туловища. — Мы были у него в плену, я и мои друзья. Это он разводит альясов.
Бодро колотя палкой по головам и плечам взвизгивающих соплеменников, пожилой лаймер протолкался вперед, встав напротив Боумантессе. Управляющего всегда немного удивлял его наряд — позаимствованный у хумансоо старый рабочий комбинезон, оборванный и обтрепанный, зато обильно расшитый множеством ярких лоскутков. Коричневая кожа, выдубленная солнцем, дождями и ветрами, несколько залихватски торчащих седых прядей над лысой макушкой, маленькие выкаченные зенки, как у бушалаго, искривленный позвоночник и пронзительный голос — таков был глава поселения аборигенов. Обычно появление Рафихаши сулило неминуемый скандал, но сейчас Боумантессе почти обрадовался старому крикуну:
— Присаживайтесь. Заполню журнал и сразу займусь вами. Как ощущения? За ночь не появлялись чесотка или сухость под языком?
