Озадачив подчиненного просьбой установить личность эльфа, впустившего опального эльфа во дворец, Эмиль наконец всех отпускает.
— Что-нибудь есть? — доносится голос второго эльфа.
— Правда? — недоверчиво приподнимает брови эльф.
— Да. На самом деле, я хотела сказать не это, но альтернативный вариант произвел бы еще больший фурор.
— А вот это уже интересно, — эльф вновь переключается на меня. — И как же до этого дошло?
Очаровательно!
Ну, хоть в чем-то мы с ним согласны.
— Поделишься?
— Должно быть, вам нелегко даются беседы со мной. Вам ведь почти восемьсот лет.
— Тебе не кажется, что в этом специфическом отношении и заключается проблема? Если я правильно помню, она сумела расписать на нескольких листах мысль, умещающуюся в паре предложений. Такой… энтузиазм несколько смущает.
— Даже если бы я не знала вашего имени, у меня бы не возникло сомнений в том, что вы брат Далии. Вы очень похожи! — произносит женщина, когда Давид освобождает ее ладонь.
— Как в Крайних землях? — уточняю, рассеянно осматриваясь по сторонам. Мы как раз идет по широкой подъездной аллее, вдоль которой тянется низкий каменный бортик, чье предназначение остается для меня загадкой, поскольку внутри вместо статуй фонтанов помещены столь же низкие каменные перегородки. С левой стороны от дороги и вижу точную копию этой странной конструкции.
Давид смеется.
Я обхватываю себя руками, прижимая книгу к груди.
Конечно, она права. Я ей солгала. Я прекрасно знаю, чего хочу, только мечта остаться в Эль неосуществима.
— Не говорите глупостей. О том, что в оранжерее опасно, ее должен был предупредить я. Кроме того, никто не заставлял ее нюхать эти демоновы цветы.
— В ваш отдел?
— Ты сегодня невероятно эффектен.
— Да, за беседой.
— Пока Сорад не скажет, что тебя можно оставлять одну, тебе придется потерпеть мое общество, — Давид говорит спокойно, но с легким намеком на сарказм. Становится понятно, это он произносит уже не в первый и даже не в двадцатый раз.
Внутри все замирает и леденеет. Покраснеть, конечно, было бы гораздо хуже: мало того, что я не знаю, как ответить, так еще и выглядела бы жалко. В голове полнейший сумбур. Я непроизвольно открываю рот, готовясь изображать, по выражению Велы, рыбку, и тут слова сами срываются с языка:
Эмиль молчит.
— Ничего. Беда в том, что мы способны их не только различать, но и внушать. К несчастью, в нашем мире любой талант обращают в оружие. Чаще всего оно обоюдоострое, но это не существенно, важно другое — чем сильнее ты, тем выше вероятность стать исполнителем весьма неприятных поручений. Насколько мне известно, в Ямеле происходит тоже самое. Взять, к примеру, вашего брата.
