Она стала раздавать содержимое платка. Чернеш попятился.
— Блич, мой милый Блич, ты, конечно, не обижайся, в жизни ещё тот победитель, — сказала Эрет, встав с колен и надев сорочку, — но я бы тебя не променяла на сотню успешных и удачливых.
Матери оркестрантов сидели отдельно. Они занимались вышиванием. Время от времени кто-то из малышей подбегал с каким-то вопросом к этому столику, и, получив вместе с ответом конфету, бежал обратно в детский угол.
Я вас всех очень люблю. Простите меня.
— То есть... вы... вы тратили своё собственное время, свои личные деньги... и всё это для того... чтобы уничтожать жизни ничего вам плохого не сделавших, абсолютно незнакомых девушек?!
Пятидесятник улыбнулся и отсалютовал оружием.
Эрет утёрла слёзы, которые выступили от смеха, поцеловала Блича и предложила одну популярную у продажных игру.
Несколько раз мальчика, одетого девочкой, пытались пригласить за один из столиков, задавали кучу вопросов, от того, кто так обкорнал и за какие грехи, до простых и человеческих: как твоё имя, малышка, откуда ты.
Сердце кольнула ревность — мальчик знал, какими методами Эрет убеждает помочь. Он смотрел на губы парня и думал, как они целовали тело его возлюбленной; смотрел на его волосы, и представлял, как Эрет перебирала их между пальцев, шепча слова страсти; и краска злости заливала его лицо.
Найрус вспомнил всех людей, — не охотников, с ними бы не сдюжил, — а простых фанатиков, которым вскрыл горло скальпелем, пытаясь последний раз встретиться с родными Блича. Он успел услышать просьбу его отца позаботиться о малышах, и пообещал сделать это. Он увидел последние минуты его матери и успел дать ей ту же клятву.
Под звуки её этюдов, девушки вернулись к столикам. Здесь они играли в карты, кости (благородные, не трактирные варианты этой игры, при этом в качестве ставок использовались не деньги, а стопочки пуговиц), в игры с фишками: «лиса и гуси» и «девять пляшущих парней».
— Наверное... я пойду к тёте.
— Давай... потом поговорим об этом. Мне пора. Замажь следы на шее.
Блич убрал ноги с куля из одеяла и поднялся. Вот теперь он был обижен, по-настоящему обижен.
Что-то ускользало в характере мечника. Что-то очень важное, делавшее его в одной ситуации негодяем, в другой благородным и честным человеком.
— Мой маленький брат умирал от болезни! Я молила Свет о любой возможности его спасти. И тут вы... в итоге денег нет, брат умирает, а я опозорена. И только одна дорога. В продажные. Да, это плохо спать за деньги даже ради маленького брата. Но я никого не убила, так какое ты имел право уничтожать мою жизнь?!
