— Та-ак… Ох, давно я подозревала…
Бабушка тогда уложила ее обратно в кровать, в ней Саша еще немного поплакала по инерции, а потом все же заснула и снилось ей что-то неприятное. И только лет через пять она узнала, что бабуля — главная в селе самогонщица, и за продуктом ее производства после того, как закрываются магазины, ходят все, кому не хватило.
— Не говорите глупостей, фьорнис Титус-Тит. Давайте лучше о делах. Когда вы планируете подписать бумагу?
* Есть такая замечательная русская пословица: “Не до жиру, быть бы жИву”. Чем хуже подобное же применение слова (не спорю - просторечное) в моем случае?
Янис-Эль подумала, что если с Луты впору было писать картину «Раскаяние», то выражение лица Альфа вполне адекватно бы смотрелось на фотке анфас и в профиль в личном деле матерого рецидивиста. Было ясно, что если это будет зависеть от Альфа, беды дора Халльрода продлятся вечно. «Красота!» — подумала Янис-Эль и совсем непедагогично подмигнула мальчишке.
— Ну, вот она, — возвестил король и, воткнув факел в свободный держатель, проследовал к своему столу. — Могла бы свою приятельницу и сама встретить, Тэй.
— Ханна, — рявкнула она так, что щенки кадехо присели, а захмелевшая быстрее всех Тэйя выронила свой бокал. — Ну куда вас несет-то? Или стучать в этом доме в принципе не принято?
— И где эти твои долботрясы? Где, я спрашиваю? Как получилось то, что она теперь мертва?
Янис-Эль надулась, как мышь на крупу, но промолчала. Возразить опять-таки было нечего.
Захлопнув ее, она торопливо вернулась к телу на соломе, но Корис уже не шевелился, и его неестественно выпученные глаза не моргали. Присев на корточки, Янис-Эль в отчаянии попыталась нащупать пульс, хоть и понимала уже, что это бесполезно. Капитан спецназа Александра Иртеньева повидала на своем веку достаточно трупов, чтобы спутать этот, свеженький, с живым человеком, который просто временно вырубился.
Следом за братом пришла Лута, и Луте все сообщили, что она очень хорошенькая. Она разулыбалась и принялась кокетничать, как истинная женщина. Но когда в поисках детей в купальню, близоруко щуря глаза, вперлась Ханна, Янис-Эль решила, что это уже слишком.
— Еще и этот, — Тарон хлопнул себя ладонью по лбу и возвел глаза к потолку.
«Хороший вопрос!» — решила Янис-Эль и, свернув за угол, чуть не впечаталась в тощее тело, обряженное в белую сутану.
«Да что именно-то?!» — взвыла внутри тюрьмы своего (все-таки, слава богу, эльфийского, а не мышиного!) тела Янис-Эль, когда ее вновь подхватили на руки и поволокли вон.
