— Вставай на четвереньки, — схватил ее за ягодицы, — я тоже соскучился по твоим прелестям.
Альмари беспрекословно выполнила приказ — забралась на широкую низкую кровать и замерла в ожидании. Хозяин не всегда вспоминает о необходимости подготовить свою самку, потому она позаботилась заранее — смазала себя особым маслом. И действительно, Кархем не стал нежничать, овладел ею сразу. Двигался быстро, входил глубоко, из-за чего Альмари то и дело морщилась, стискивала зубы, но возмущаться нельзя. Тем более вожак только что прибыл, а значит, уставший и может вмиг рассвирепеть, скажи она хоть слово против. Под конец орк намотал ее косу себе на руку, потянул на себя, чтобы запрокинула голову, и совершил несколько последних движений, после коих до ушей Альмари донеслось тихое рычание.
— Хорошая самка, — похлопал ее по правой ягодице, — можешь идти.
— Не оставите на ночь? — все-таки глянула на него мельком.
— Нет, я устал. Иди, Альмари. Завтра Фарата раздаст вам подарки.
— Благодарю, бэр Кархем, — не без труда сползла с кровати и отправилась обратно.
А когда вышла за двери покоев, схватилась за живот. Кархем был слишком груб. Вернувшись к себе, сразу же отыскала смотрительницу:
— Гэл Фарата, — простонала, — дайте порошок, прошу.
На что та глубоко выдохнула, после чего развела девушке тертых трав.
— Сильно болит? — передала ей чашку.
— Сильно.
— Завтра покажешься повитухе.
— Хорошо, — скорее выпила содержимое чашки.
— Ступай в постель.
К счастью, порошок ослабил боль, однако утром в покои все-таки пожаловала повитуха — старая орчанка Садат. Уж очень она не любила людей, но чего не любила еще больше, так это травить самок, чтобы приплода не случилось, и не важно, людей ли, орков ли.
— Ну? — зашла уже недовольная Садат в покои, где спали наложницы вожака. — Что опять?
— И тебе доброго утра, — усмехнулась Фарата.
В ответ орчанка лишь отмахнулась.
— Вон ее посмотри, — указала на Альмари. — Не навредил ли ей бэр Кархем. Вчера у них постель была. Девчонка вернулась с болями.
— Вот не пойму я, — отправилась к чаше с водой, — чего они их держат вообще. Ясно же, человеческие самки не годятся. Мелкие, хилые.
— Чтобы я знала, — подошла к окну, из которого открывался вид на бурную реку, — хотя, все дело в скуке. Скучно им.
— Неправильно мы своих сыновей воспитываем, неправильно, — и взяла полотенце. — Ты! — указала на Альмари, — подойти. Сесть тут, — кинула на тахту, — подол задрать, — затем снова обратилась к Фарате, — я уже лучше в их кагимат[1] разбираюсь, чем в наших. Беременных нет?
