— Постараюсь, — промолвил Берт.
— Ну уж постарайся. Тем более, ты с луком хорошо управляется и в охоте опытный. Я-то не силён в этом, а те трое — куда им? Баба, да юнец. А на того пса вообще не рассчитываю. Не нужен он нам, пусть валит своей дорогой, как на равнину выйдем.
Некоторые перемены произошли в облике здоровяка с тех пор, как Берт его видел в последний раз. И вроде оставался Эд прежним, вот только исчезла из него былая беззаботность, будто груз лёг на душу этого добродушного глумливого верзилы. Не было теперь и следа легкомысленной удали и кипучего задора, и тень постоянной тревоги сквозила во взгляде. Жизнь и его поломала.
Вернулись Фалька и Малой. Девушка держала в руках глиняную чашку с горячим отваром. В нос Берта ударил запах трав, а от вида жирного куска конины, который принёс парнишка, можно было захлебнуться слюной.
— Ну и гадость! — Берт сделал глоток, и поперхнувшись горечью, чуть не выплюнул отвар.
— Тогда пил — и ничего, а теперь — гадость, видите ли, нос воротит! — добродушно посмеивался Эд. — Но если не хочешь околеть, придётся хлебать.
— Мой отец травником был, он и научил меня, — объяснила Фалька. — Я знаю, что надо делать при недуге. Ты не бойся: лечение горько, но потом легче становится — вот увидишь.
— Вы меня этим уже поили? — преодолевая отвращение, Берт снова отпил из чашки.
— А то! Как очухивался, так тебе в рот и заливали. Даже кормить пытались. Но ты, кажись, не помнишь ни шиша, — ответил Эд, — хоть и бредил постоянно.
— Не помню. А что я говорил? — отвар мелкими глотками поступал в пищевод, и Берт почувствовал себя лучше, даже голова стала меньше кружиться.
— Да мы не поняли ни рожна: ну о бабе своей, вроде талдычил, о монахах каких-то, замке… да не помню я уже. Но, признаться, страшно ты выглядел, словно сам не свой, будто вселился в тебя кто-то. Иногда сидишь сиднем, а в глазах — пусто. Вот это самое паршивое было. Клянусь Всевидящим, в таким моменты думал, что тобой нечисть какая овладела. А потом опять валяешься и стонешь. Неужели и впрямь забыл всё?
Берт кивнул:
— Пустота только. Миг одни прошёл — и вот я уже тут. Я и удивился, что пять дней лежал.
Берт принялся уплетать мясо. Фалька научила, что надо есть маленькими кусочками, иначе после долгой голодовки станет плохо. Подопревшая жареная конина показался такой вкусной, какой не была даже медовуха дяди Говарда — самое сладкое, что молодому охотнику доводилось пробовать в жизни. Он бы махом съел весь кусок и попросил добавки, но довольно быстро почувствовал тяжесть в животе.
