Со мной веселое воспоминанье…
Воспоминанье ли. Пожалуй время
Играет старые, сухие шутки
Охрипшим выкрикам гнилой кукушки
Не выносящей ни моих стихов,
Ни дикции моей, ни зорких глаз
Слушательниц. О Время, Время, Время.
Не благодарная, беда-стихия;
Неблагодарная, как все признанья
Принявшие с прикрытым удовольствием
И явно кислосладкою улыбкой.
Ты право: знаешь как тебя люблю,
Я виноват: давненько проболтался
Про свой огонь. Но ты теперь ошиблось
Ты ошибаешься: я порываю,
Я попираю наши отношенья,
Я покажу зимующего рака.
И если напишу я снова: «Ты»,
Не вздумая и воображать поклон
Себе: одна, одна любима мной –
Железная и пламенная дева,
Дочурка Эйфеля, Парижа стержень
И (здесь необходимо примечанье)
Зачем нам время, если есть причинность?
Гори, гортанным грохотом огромность
Раскрашенного изгарью гиганта;
Игрой скрипичным грифом в горизонте,
Горячим, раскаляемым проклятьем,
Гримуаром
>3 бренных драк и спешной бойни
Где замерло дыханье корсиканских
Ублюдков ароматом керосина
Святого. Прям горбатый, как стрела.
А не бунтуй. Но было все напрасно
И дорого пришлось платить Курбэ
За статую и бронзу на столбе.
Тот вал не спал и плавно лавируя
За шустро зашептавшей тишиной
Распрыгался пакетами фаналов
>4Полез на стены дыбами наклеек
И прободая всякие дефанс
>5Клыками белых букв изъерзал стекла.
Тай, золотой по серому финал
Топтанья дня, интрада шалой ночи,
Парад произрастанья фонарей
С эподом дискоблещущих каштанов,
С чеканной сихомифией решеток,
С агоном Лувра и часов Киклопа,
И климаксом светолегящих шифров:
Все это просит слов и словарей.
Как часто в этот час на неподвижной
И запертой пустыне позабытого
Пустого Сен-Луи я караулил
Тот вздох огня, неудержимой своре
Свист доезжачего: я сам был зайцем
И я не знал, каким святым молиться
По незнакомству с заячьей религией
И зная только ихнюю капусту.
Глаза открылись. Сердце оборвись.
Да, Ты пойдешь по каждому желанью
Ударишь по всему, что наслаждающимся
В шампанской углекислоте пришипилось
И пьяной пеной оснежает пальцы
