Драматическая композиция оказалась бессильной удержать стремления мятежного духа своего создателя – романтического коррелата Шекспиру не существует в драме и не будет существовать. Теперь мы это видим, потому что воистину прав де Куинси – нет литературы, не исключая и афинской, где бы найти многообразнее театр, и если той художнической армаде, которая за каких-нибудь двадцать пять лет «перебрала все грани человеческой личности, использовала все возможности родного наречья, приспособила белый стих к передаче мириады образов и положений»>7 перед подвигом которой возможно только молчание, а свершившие его как бы «гигантов род, довременный потопу»>8 – если им не удалось в романтике то, к чему сразу взмыл реализм – значит немыслим и вообще театр романтического пафоса. Героическая романца Флетчера>9 – отпевание Елизаветинского века. Четвертый цикл отмечен блестящей риторичностью, огромным, чисто словесным искусством и сценической находчивостью своих представителей. Но в пьесах Вильсона, Дэвнента, Кроуна>10 – несмотря на вспышки гениальных прозрений (вспомним Вильсонову «Чуму» – по Пушкину): исключительность становится анекдотичностью, сложность – несообразностью, чувство – чувствительностью, а патетика – высокопарностью. Закон, принятый обеими палатами 2 сентября 1642 года>11, запоздал: театр сам прекратился – исчез дух его оживлявший. Но куда ж он ушел? Тщетны были усилия упоительного Отвея>12 – на благороднейших вещах творца «Спасенной Венеции» осел перегар стилизации и бессильны мастерские приемы «людей». Зовись они Поп>13 или даже Драйден – шаг их несоизмерим поступи «гигантов».
Отныне английский театр бездушен: правила классической трагедии спокойно могут приковать его к общей схеме XVIII века; героический стих действительно стал «белым» – он мертв: цезура не шелохнется в сторону от второй стопы. Но романтический дух Марло? Неужели не суждено ему найти форму в пределах словесной стихии народа его породившего? И если белый стих трагедии оказался не вмещающим его, то нет ли места, где бы этот же стих стал органом выражения все той же воли? И тогда мы увидим, что романтический коррелат Шекспира существует и что беспримерная работа «гигантов» завершена, то что не успел выговорить тот юный беспутник, чьи «необыкновенно страшные богохульства и особенно проклятые мнения» записывались добровольным сыщиком за три дня до того, как произносивший их был зарезан по пьяному делу, в соответственном месте
