— Демон...
Эльрик отступил.
— Они уже рассказали, что делали в лабиринте, доктор?
— Они все еще мучают меня заранее подготовленной полуправдой. Но я уже сейчас могу сказать, они проникли сюда, чтобы вычертить план лабиринта, по которому потом пойдут их корабли. Это игра, сир. И все мы понимаем, как следует в нее играть.
— Когда они скажут все, доктор Шутка?
— Очень скоро, сир.
— Я предпочел бы знать, надлежит ли нам ждать атаку. Чем ско рее мы узнаем, тем больше времени у нас будет для возможной под готовки к ней. Вы согласны со мной, доктор?
— Да, сир.
— Прекрасно, — Эльрик был раздражен тем, что привычный порядок дня был нарушен. И это происшествие испортило ему впечатление от верховой прогулки и слишком быстро возвращало к императорским обязанностям.
Доктор Шутка повернулся к своим жертвам, жестом эксперта схватил за половые органы одного из мужчин. Мелькнул скальпель, и раздался ужасающий крик. Доктор Шутка бросил в огонь то, что осталось у него в руке. Эльрик уселся в приготовленное для него кресло. Он испытывал скорее скуку, нежели отвращение. Крики, ляз ганье цепей, визгливая скороговорка доктора — все это развеяло то чувство безоблачности, которое подарила ему Кайморйль. Но присутствовать на подобных ритуалах было одной из его обязанностей, и он собрался присутствовать, пока ему не передадут нужные сведения, а потом поздравит Главного Допросчика и отдаст приказ, который послужит основой диспозиции готовящегося сражения. И даже после этого ему придется совещаться с адмиралами и генералами, может быть всю ночь, выбирая свою точку зрения, решая, как расставить корабли и отряды.
С трудом подавляя зевоту, он откинулся на спинку и смотрел, как доктор работал скальпелем, щипцами, пинцетами и просто пальцами над телами людей. Скоро Эльрик стал думать о философских проблемах, тех, которые не успел решить раньше. И не потому, что в нем не было ничего человеческого, но что бы там ни было, он был мельнибонийцем и привык к такому зрелищу с раннего детства. Он не мог спасти пленников, даже если бы захотел. Это шло вразрез со всеми традициями Острова Драконов. А в данном случае приходилось иметь дело с действительной опасностью, о которой следовало знать. Если бы был хоть какой-нибудь смысл в освобождении пленников, он бы освободил их, но смысла в этом не было никакого, да и пленники были бы поражены, обойдись он с ними милосердно. Там, где надо было принимать так называемые «моральные» решения, Эльрик был практичен. Он всегда принимал решение до того, как следовать какому-то действию. В данном случае никакого действия он предпринять не мог. Такая реакция стала его второй натурой. Его желание было не в том, чтобы изменить Мельнибон, а в том, чтобы изменить себя, не действовать самому, а знать, как наилучшим образом отвечать на действия других.
