— Стас, — позвала, всхлипнув.
— Ева… — выдохнул, упершись своим лбом в мой. А пальцы, эти красивые пальцы, которыми он так здорово перебирал черно-белые клавиши пианино в музыкальном классе, гладили между бедер так нежно, словно играли самую сложную и невообразимо прекрасную мелодию. — Я хочу тебя, Ева. Хочу трахать тебя. Хочу…
— Заниматься любовью… — перебила, шалея от его откровенности.
— Похуй, называй, как хочешь, — ртом накрыл набухший сосок, втянул его. А я задохнулась от этой ласки. Вцепилась в его волосы на затылке в попытке оторвать его голову от себя, но лишь сильнее прижала.
— Не надо, пожалуйста…Это…это неправильно, — разжала пальцы, бессильно уронила руки на диван, понимая тщетность своих попыток его остановить. Как можно прекратить то, чего так отчаянно жаждешь? Как изголодавшееся животное, у которого нет ничего, кроме голых инстинктов. Сама не заметила, как прикрыла глаза, сдавшись, а по вискам скатились слезы.
Стало все равно, что будет дальше. Стас Беляев всегда получал что хотел. Это аксиома, которая за десять лет не изменилась. Как и он сам. Такая же бездушная скотина, которой плевать на всех. Главное – видеть цель и идти к ней напролом. И плевать, что под жернова твоего пути попадаются чьи-то души и сердца. Плевать. Ему нужно покорить очередную вершину, получить недоступную женщину. Загнать, как хищник свою добычу. А уж если добыча сама кладет сою шею в его пасть – грех не насладиться горячей кровью.
— Твою мать, Бабочка, — прорычал Стас и резко сел, волосы взъерошил и кулаком по дивану саданул.
А мне холодно стало невыносимо. Без него холодно.
— Ладно, Ева, твоя взяла, — усмехнулся, качая головой, словно собственному голосу не доверял. — Ложись на живот, я помогу тебе расслабиться. И перестань трястись, как овца, которую ведут на заклание. Я не сделаю ничего такого. Просто массаж, Бабочка.
— А ты умеешь? — хлопнула ресницами, чувствуя неподъемную тяжесть своего тела.
— Я много чего умею, Бабочка, — снова понизив голос и обжигая горячим и по-прежнему голодным взглядом. — Но тебе даже думать стыдно о таких вещах, недотрога ты моя. Да сними ты нахрен это гребаное платье!
— Ладно, Стас, — вторя его словам, — массаж так массаж.
Стянула с себя разорванное платье и легла на живот, подставляя его взгляду свою «изуродованную» спину.
— Пиздец, Ева, — прохрипел Стас, нежно касаясь разгоряченной кожи. Оголенной, как провода высоковольтки и такой чувствительной, что даже дуновение ветра способно прожечь насквозь. — Это просто…блядь, это охеренно красиво, Бабочка.
