— Шельда… — что-то важное ускользает, Эван пытается понять. — Ты растила его как мать?
Она кивает.
Шельда действительно выглядит Тьядену сестрой. Он высокий крепкий парень, не ребенок уже. А ей?
— А про Хёнрира Тьяден не знает?
— Нет, — говорит Шельда. — Не нужно говорить ему. Если Тьяден поймет, что жил в одном доме с человеком, который убил его отца… я не знаю… С Этим тяжело справиться. Он еще мальчишка, он не поймет, почему я поступила так. Не знаю… — Шельда стискивает пальцы, прижимает руки к груди. — Хёнрир прав, я его пожалела. Я знаю, как Лес ломает людей, как его нити проникают внутрь, прорастают, подчиняют своей воле, как Лес требует крови. Этому невозможно сопротивляться. Вот все эти люди в деревне сейчас, они уже действительно готовы отдать своих близких, детей, кого угодно, если только Лес позовет. Не потому, что люди такие, а потому что они не могут иначе. У любого из потомков Ильгара есть защита, но защита снаружи, щит, который защищает их… Как сопротивляться, если Лес уже внутри? Хёнрира отдали Лесу в младенчестве, потому что наследник не может быть слепым. Да в нем такая плотная сеть была, какой ни в одной мертвой твари нет! Твари такого не выдержат, их разорвет! Как при этом можно было остаться человеком?
Эван молчит. Все это… Что он вообще знает про тварей, про Лес… человек, выросший далеко на юге.
— И теперь я не знаю, как поступить, — говорит Шельда отчаянно. — Если твари из Леса придут сюда, они узнают его. Отпустить? Позволить ему вернуться? Но если сила снова полностью вернется к нему… ты даже не представляешь, что это за сила! Если он смог выжить, если смог… И что, позволить ему жить, словно ничего не случилось? Позволить ему и дальше вести войну, брать города, истреблять деревни, резать людей? Нужно было убить его сразу… но я не смогла. А теперь — я не знаю.
— А что сам Хёнрир собирается делать?
Шельда вздрагивает, передергивает плечами. Потом качает головой.
— Он собирается уйти, — говорит почти растерянно. — Упрямый… Он говорит, его жена ждет, ему надо домой. И я даже не сомневаюсь, что он может уйти прямо так, не видя дороги, со шваброй. Отпустить? Я не знаю, Эван… Имею ли я право судить его? Или я сама такая же тварь.
Отворачивается. Но он все равно видит, как по щеке течет слеза.
— Шельда… — он не знает, что сказать. Только протягивает руку, осторожно касается пальцами ее плеча.
Шельда сначала дергается прочь, но слез слишком много, слишком долго она держала их в себе. И слезы прорываются. Шельда всхлипывает, вздрагивая всем телом. И утыкается носом Эвану в плечо.
