— Хорошо.
Он берет осторожно, сначала ощупывая, изучая… пробуя. Вряд ли хоть раз ему доводилось мыть посуду самому. Он лорд. Но сейчас это не важно… Медленно… Шельда могла бы сделать в пять раз быстрее, но она не торопит, ей интересно наблюдать.
— У тебя неплохо получается, — говорит она.
Он поворачивается к ней.
— Да? Я могу делать это постоянно.
— Зачем? Ты чувствуешь себя обязанным мне?
Он ухмыляется.
— А не должен? — моет тарелку, ставит. — Нет, Шельда, дело даже не в этом. Мне нужно что-то делать… наверно, просто почувствовать, что еще хоть на что-то способен самостоятельно. Что могу обходиться и сам. Иначе сойду с ума.
Так просто и так честно, что это подкупает.
— Тебя пугает беспомощность? — говорит она.
Он фыркает.
— Пугает, — соглашается спокойно. — Хотя, возможно, то, что случилось со мной — как раз благо, а не трагедия.
— Благо? — удивляется она. — Потерять все?
— Шельда, ты ведь знаешь кто я, правда? А ты представляешь, что такое всю жизнь, день за днем, ночь за ночью, год за годом — пытаться строить оборону против Леса, который уже внутри тебя и пожирает постоянно? Когда стоит хоть на мгновение зазеваться, и будет поздно, и окончательно потеряешь свой разум и душу, ничего не останется. Иногда просто не понимаешь, где брать силы, но… приходится где-то брать, нет выбора. И даже умереть, чтобы закончить, наконец, все это, ты не можешь. А теперь… свобода. Ты даже не можешь представить, какое счастье: взять и завалиться спать, не проверяя защиту, не выставляя свежие щиты и сигнальные маячки. Просто лечь и уснуть. Это чудо, Шельда. И ни о чем не думать. И твердо знать, что ни кого не сможешь убить, если тебя разбудят как-то не так.
Хёд криво ухмыляется.
Потом сжимает зубы.
И все же, такая свобода — не самое очевидное благо для него.
Он говорит и сосредоточенно оттирает миски, смывает жир.
Она смотрит…
Что-то в этом…
— «И даже умереть не можешь?» — переспрашивает она.
Он вздыхает.
— Лес может залечить любые раны. Когда Леса в тебе слишком много, справиться можно только как с тварью — срубить голову или сжечь. Но рубить голову самому себе… сложновато. А просить… Я как-то обращался с этим к Хель, она отказалась. Просить кого-то из… хм… тех людей, которые тебе подчиняются, это не совсем правильно.
Он поджимает губы.
Молчит. Чистит очередную тарелку.
«Обращался с этим к Хель?»
И Шельда молчит.
— Скажи, Шельда, — говорит он вдруг, — я ведь именно поэтому жив? Ты пожалела меня? Решила, что все, что сделал — не я сам, что Лес заставил?
