Эван шумно втягивает воздух, потом долго сидит, закрыв глаза, пережидая. Только лицо белеет еще больше.
А камешек-то не на шее… не на цепочке, как Шельда вначале подумала. Синий камешек адамак вживлен прямо в кость, в грудину, под кожей, и успел пустить корни. Обратного пути нет? Маленький шрам едва заметен, тем более что грудь у Эвана волосатая… и грудь и руки, руки особенно — шерсть, словно у твари. Шрамы на руках… все сплошь. Плечи крепкие, привыкшие к тяжести имперского пехотного панциря, и характерная старая сухая мозоль под подбородком — от шлема. Солдат. За что его?
К ране, под повязкой, подложена тряпка. Повязку Шельда сняла, а тряпка осталась, присохла, едва не закаменела от засохшей крови, пропитавшей все насквозь. Отдирать только с кожей… Ладно, Шельда пожалеет немного. Она прикладывает ладонь, и тряпка отходит сама… только немного дергает, а то ведь человек не поймет. Люди с большим недоверием относятся к магии, поэтому Шельда делает вид, что магии нет.
Идет на кухню, берет тазик с водой, берет мягкую тряпку — промыть немного.
Вокруг раны все потемнело, виден гной.
— Давно это? — спрашивает Шельда.
— Три дня, — говорит он.
— Три дня, и ты еще на ногах?
Крепкий парень.
— А разве у меня есть выбор? — говорит он. Почти со злостью. Понятно, что выбора у него нет. — Я все понимаю, — говорит он еще, голос звучит глухо, — но мне бы еще неделю продержаться. Как думаешь, неделю я протяну?
— Неделю? — говорит Шельда. — А потом?
Он поднимает на нее глаза. Молчит, поджав губы. Глаза у него светло-голубые… и такая тоска…
— Потом за вами придут? — говорит Шельда.
Он скрипит зубами, стискивает до хруста, сжимает пальцы в кулак… отворачивается.
— Ты знаешь? — говорит он. — Зачем тогда спрашиваешь?
— Я только догадываюсь, — говорит Шельда.
Смывает с его спины кровь, чистит рану. Он чуть вздрагивает от ее прикосновений, шумно дышит, но молчит, только морщится.
— И тебя тоже? — спрашивает Шельда.
Он почти беззвучно бормочет какие-то ругательства.
— Какая разница? — говори вслух.
Шельда пожимает плечами.
— Если тоже, то какой смысл возиться с тобой? — говорит она. — Может, проще сразу?
Он поворачивается к ней резко, так, что видно прямо — темнеет в глазах. Даже пытается встать.
Шумно втягивает воздух.
— Сиди, — говорит Шельда, — не дергайся.
— Если я сдохну, — зло говорит Эван, — они разбегутся. Сделки не будет.
— Тебе это важно?
Он молчит, словно собираясь с силами. Шельда ждет.
— А у меня семья, — говорит Эван наконец. Как-то устало и обреченно. Отворачивается снова.
