— О моих деньгах они бы и слышать не хотели, поэтому маскировал их под твои, — признался Корсак.
— Я знаю, — кивнула я. — Поэтому не выдавала тебя.
— Спасибо.
— Не за что.
Вот и она — тупиковая ветка разговора. Я могла бы сказать, как жаль, что они никак не найдут общий язык, а он — что приложил бы все усилия, да знает, что его не услышат. Потом бы мы обменялись ещё парочкой фраз, но это ни к чему не привело бы. Так что проще было промолчать.
— Я рад, что ты вернулась на борт «Рассветного Путника», — вдруг признался он.
Я подняла взгляд, преодолевая щемящее чувство тоски по былому, и улыбнувшись, решила не врать.
— Я тоже.
Ночь уже давно вступила в свои права, а рыжий парень всё никак не уходил из кабинета. Рабочие дела решены пару часов назад, а перед ним — большая тетрадь с личными записями. Там — всё, что он узнал об опасной преступной организации, ворующей одиноких людей для опытов. А рядом, в блокноте поменьше — один за другим вычеркнутые все города, в которых находились почтовые университеты.
Лампа оттеняла медные кудри, освещала серые глаза, сосредоточенно глядевшие на чернильные завитки. В конце концов, парень вздохнул и устало прикрыл веки. Кофе в большой турке остался на самом дне, а кровать уже давно забыла, когда принимала хозяина раньше полуночи.
Но стоило отвлечься, и в голову лезли дурные мысли, которых он не хотел слушать.
Почему она не пишет ему? Почему он получает вести лишь изредка, и то от брата? И ничего конкретного. Неужели, она забыла его?..
От последнего уже почти привычно заныло где–то в области груди.
Да и было ли, что помнить?..
Он никогда не говорил ей о своих чувствах, а в том университете наверняка пруд пруди красавцев и богатеев. Что, если не пишет, потому что уже давно нашла себе кого–то? А он — лишь друг. И верность она ему хранить не обязана. Да, был лучшим. Так может, и на свадьбу свою позовёт — в первый ряд, вместе с братом, смотреть и волосы от досады рвать.
Но и он–то тоже хорош — всё не думал, что лучшая подруга ему в сердце запала. Оба говорили о дружбе. Лишь как ей улететь надо было, всё проясняться начало. А теперь, с каждым днём порознь, становилось яснее. Да поздно уже.
Посмотрел на наручный компас, ею подаренный. Хранил его, как зеницу ока. Почему–то, глядя на него, думал, что не так всё и плохо. И не интересуется она отношениями, сколько помнил её — всё о полётах да приключениях твердила, и что–то выдающееся мечтала сделать.
