Он печальным взглядом смотрит на стол.
– Да, когда была моложе, – тихо отвечает он. – Но она прекратила вскоре после нашей свадьбы.
Так трудно говорить об этом вслух, задавать ему вопросы, но я заставляю себя продолжать, потому что хочу знать – понять.
– Почему?
Когда он поднимает взгляд, его глаза слегка увлажнены.
– Потому что перестала получать от этого удовольствие, и в рисование не было смысла, по крайней мере, так она мне говорила.
Я очерчиваю рисунок дерева на столе, разглядываю его – не могу сказать ему в глаза то, что собираюсь.
– Ты как-то сказал мне, когда я... когда подвозила тебя в реабилитационную клинику, что не всегда дела шли плохо. Но когда было хорошо? Я знаю, что ее состояние постепенно ухудшалось, но сколько я себя помню мама постоянно выглядела грустной.
Некоторое время он сохраняет молчание, и я переживаю, что расстроила его. Но когда поднимаю на него взгляд, он смотрит на меня, словно я – человек, а не болезненное напоминание о женщине, которую он когда-то любил, как он обычно смотрел на меня раньше.
– В том, что касается твоей мамы, ничто не бывало на сто процентов нормально, – напряженным голосом говорит он. – Но вначале у нее случалось больше взлетов, чем падений. И ее...приступы... они были редкими и с долгими перерывами между ними.
– Она когда-нибудь была счастлива?
Ему снова требуется время для ответа.
– Порой бывала. Во всяком случае, я так думаю. Трудно сказать.
– Почему? – Однако, в глубине души, полагаю мне известен ответ. Потому что иногда трудно быть счастливым или даже признать, что ты достоин счастья, что заслуживаешь его, поэтому отказываешься от этого чувства, борешься с ним. Порой такие же мысли и меня преследуют, и мне они ненавистны, но я научилась справляться с подобными эмоциями...как мне кажется.
Он улыбается, но его улыбка печальна.
– Просто она такая, Элла Мэй. И я действительно хочу верить, что она была счастлива, хотя и не показывала этого.
Странно слышать, как он меня так называет – это сбивает с толку, и с языка слетает вопрос, который мне не следовало задавать.
– За что ты ее любил? – спрашиваю я и на моем лице проступает раскаяние. – Прости, папа. Ты не обязан отвечать.
Он качает головой, в его глазах снова появляются слезы.
– Все в порядке. Ты можешь спрашивать меня. Я сейчас лучше справляюсь… с такими вещами. – Он выдерживает паузу, размышляя, а затем его дыхание прерывается. – Вначале я любил ее из-за эксцентричности и импульсивности, она могла сделать жизнь по-настоящему удивительной и…непредсказуемой. – Он смотрит через мое плечо, погруженный в воспоминания, и на короткое мгновение выглядит почти счастливым. Затем несколько раз моргает, и этот взгляд исчезает, прежде чем он снова обращает свое внимание на меня. – Я думаю, она была счастлива, когда у нее была ты. И Дин.
