До самой смерти.
Но я не могу сейчас так поступить. На мне лежит ответственность. Растущий в моем животе ребенок и мужчина, который всего через несколько недель станет моим мужем. Это ужасно, и не похоже на ту жизнь, которую, как я думала, хотела. Но ничего другого не остаётся, и, по правде, любая другая альтернатива столь же мрачна. Любой вариант моего будущего зачастую вызывает ужас.
Эта запись была сделана ею в восемнадцатилетнем возрасте перед тем, как выйти замуж за моего отца. Она была беременна моим старшим братом Дином. Ее мысли наводят ужас, тем более, что недавно я сама размышляла о своем будущем, в которое в общую картину вписываются дети. Но я не понимаю. Однажды отец сказал, что первое время она была счастлива, в таком случае, о каком начале говорил он? Когда было положено это начало? Судя по дневнику, она знала его всего шесть месяцев, и похоже уже тогда скатывалась в бездну отчаяния, которая мне очень хорошо знакома. Независимо от того, что я делаю или моих попыток изменить свою жизнь, в конце концов, меня настигает депрессия. Такое состояние всегда будет сопутствовать мне – мне и Мише. Я поняла это некоторое время назад, и все же пойду с ним до конца, всегда скрещивая пальцы на удачу, чтобы он об этом не сожалел.
А что если подобное случится?
Я извлекаю рисунок, сложенный в конце дневника, вместе с фотографией моей мамы, сидящей на кровати и прижимающей подбородок к коленям, ее волосы спадают на зеленые глаза, которые выглядят так похожими на мои. Она улыбается, но что-то не так в этой фотографии, словно она заставляет себя притворяться счастливой, или, может быть именно так она выглядела, когда была счастлива. Зачастую трудно понять, большую часть времени, что я ее знала, она казалась потерянной. Но здесь она таковой не кажется, но и на человека, у которого все хорошо, она не похожа. Интересно, а как выгляжу я?
На рисунке изображена ваза с одинокой розой в ней, надломленные и увядшие лепестки рассыпаны вокруг дна. Мне больно на это смотреть, потому что, будучи художником, могу догадываться, где блуждали ее мысли, когда она ее рисовала, ведь и сама там бывала.
– О Боже, Элла, как ты могла скомкать свадебное платье и впихнуть его в сумку. – Сердится Лила, и топая входит в кухню с охапкой материала и свернутым журналом. Она одета в рваные джинсы и розовую футболку, ее светлые с черными прядями волосы влажные. – Серьезно, зачем ты так сделала?
– Прости. – Я торопливо закрываю дневник, испытывая сожаления, что вообще его открыла. Возможно, я не была готова к его прочтению. Возможно, мне стоит отпустить прошлое. Дела у меня шли хорошо, и я даже не принимала лекарства.
