Сон не шел. Поворочавшись, Маша решила, что ей не хватает воздуха. Она накинула теплый платок и вышла на терраску. Уже стемнело. Лампочку над входной дверью облепили мотыльки. Маша села на ступеньку крыльца и прислонилась боком к столбику перил.
— Мяу…
Из темноты к ней под ноги прыгнула белая кошечка.
— Ду-у-уся, — протянула Маша. — Кис-кис.
Она подхватила Дусю и посадила ее на колени. Пальцы утонули в мягкой шерстке. Кошка довольно заурчала.
Отчего-то за Марусю было тревожно. Вроде бы Михаил ее не одну оставил, с родителями, а нет-нет, да и прислушивался, что творится на соседнем участке. Из дома доносились крики, окна-то открыты, но слов не разобрать.
Михаил с удивлением обнаружил, что у него появились срочные дела возле забора. Когда Марусина мать дурным голосом заорала с крыльца: «Жора!», он напрягся, не пора ли бежать на выручку. А уж когда набросились на него самого…
«А вот жалеть меня не надо!»
Ох, Маруся, Маруся… Как же тебя не жалеть, бедная девочка? Муж — козел, мать — истеричка, отец… Ладно, о нем он пока не сложил мнения, но тот хотя бы смог увести жену, так что, может, и не плохой человек. И Колька — то ли друг, то ли подружка, который даже жениться предлагал. Негусто…
Из выкриков Марусиной матери Михаил понял, что его считают отцом ребенка. Смешно, ядрена вошь. Неужели, Маруська так и сказала? Бедовая девка…
Он вернулся в дом, едва представление за забором закончилось. Видел из окна, как Маруся смотрит в сторону его участка, как бредет домой. Пусть отдохнет, бедолага. А перед тем, как лечь спать, он снова выглянул, словно хотел убедиться, что у соседки все в порядке.
Куда там! Маруся сидела на крыльце, такая одинокая и потерянная, что Михаил понял — надо идти и утешать.
Правда, Дуся быстрее него сообразила, что Марусе плохо, — разлеглась у нее на коленях и пела свои кошачьи песни. Может, он зря пришел?
Маруся подняла голову. В глазах блестели слезы, но она не плакала. Михаил молча сел рядом.
— Миш… прости… — пробормотала Маруся. — Я не со зла сказала, что ты отец. Это… сложно… объяснить…
— Да я уж понял. Не бери в голову. Если надо, могу и отцом твоего ребенка побыть, только ты ж понимаешь, если твой муж экспертизу потребует…
— Я им скажу правду, когда мама успокоится.
— А она когда-нибудь успокаивается? — фыркнул Михаил.
Маруся прыснула, засмеялась… и расплакалась.
= 17 =
Михаил неловко приобнял Марусю, легонько похлопал по плечу. Ожидал, что она вырвется — гордая же, не желает утешений, — а она доверчиво привалилась к его боку.
