— А-а-а… да-а-а… — отмерла она. — А я… а мне…
— Тебе что-то нужно? — спросил он.
Она кивнула.
— Случайно, не это? — Он взял с полочки злополучную бутылочку и протянул ей.
— А-а-а…
— Пороть тебя, Маруська, некому, — беззлобно вздохнул Михаил. — Иди уже, вредительница. Хватит меня смущать.
И задернул шторку.
До дома Маша добрела, как в тумане. От стыда хотелось провалиться сквозь землю. Бутылочку она выбросила в мусорное ведро и заставила себя дожарить блины, хотя чувствовала, что ей опять кусок в горло не полезет. И Михаил не придет в гости. А кто б пришел после такого?
Ее снова затошнило — то ли от токсикоза, то ли оттого, что она уже который день толком ничего не ела. Вспомнив про спасительный чай, Маша поставила чайник. Потом вздохнула и накрыла на стол: есть надо, даже через «не хочу».
— Вкусно пахнет.
За окном появился Михаил. Маша вздрогнула и пролила чай. Михаил вздохнул и покачал головой:
— Ладно, не пугайся. Я на минутку. Вот, — он оставил на подоконник знакомую крынку. — И вот, — и положил рядом коробку конфет. — Это тебе. А сушеную вишню я на терраске оставлю, Колька приедет, пусть в кладовку затащит. Или Алима попроси.
— Нет, нет! Пожалуйста! — Маша вскочила и побежала к двери. Выскочила на терраску и остановилась, чудом не врезавшись в Михаила, который уже успел подняться по ступенькам крыльца. — Не уходи… — пробормотала она, краснея. — Прости, я… это глупо… я разозлилась на радио…
— Да я понимаю, повод у тебя был, — кивнул Михаил. — Может, будем считать, что мы в расчете?
— Нет. — Маша вдруг улыбнулась. — Только при одном условии.
— Женщина! Какие еще условия? — притворно возмутился он. — Шторку не сниму. И не проси.
Маша фыркнула и рассмеялась.
— На чай зайди, — попросила она. — С блинами. Если, конечно, ты не торопишься…
— С блинами? Нет, не тороплюсь. Для блинов я всегда свободен.
Михаил сам занес вишню в кладовку, а Маша старалась не подпрыгивать от радости при виде лакомства. Крынку с молоком она заботливо убрала в холодильник, а бутылку, которую ей подарили днем, наоборот, вытащила, чтобы попробовать. Она плеснула молоко в чай, сделала глоток… и пулей вылетела из кухни, даже не успев извиниться.
После долго чистила зубы, ее преследовал запах молока.
— Прости… — Вернувшись в кухню, она без сил опустилась на стул.
Михаил пил чай и ел блин, скатав его в трубочку и макая в мисочку с медом.
— А я говорил, что мое молоко самое лучшее, — невозмутимо произнес он. — Не пей эту гадость, я тебе хорошего принес.
