И первый глоток пива — холодного, горького, противного — тоже сделала в их шальной компании. Пиво было невкусным. Зато дарило смелость. Такую, что вглядывалась в лица своих друзей и… ревновала. Не понимала ещё даже, но первые их романы пережила с трудом.
А потом, в десятом уже классе, я внезапно вытянулась так, что Дюймовочкой быть перестала. Пошла на дискотеку — дурацкую школьную дискотеку — последний звонок. И ревела в туалете.
— Чего плачешь? — поинтересовался, входя Димка.
Я вспыхнула — туалет все же женский. Открыла рот, чтобы сказать, что все хорошо, и захлебнулась всхлипом. Димка рядом сел.
— Танька жирафом обозвала? Хочешь, я ей язык оторву?
Я отказалась. Димка не понимает. У него девушка есть. А Таня… она специально при всех.
— Дурочка, — вдруг сказал Димка странно хриплым голосом. — Ты же красивая…Самая красивая на этой долбанной планете…
Коснулся моей мокрой щеки кончиками пальцев и ушёл. Вечером провожали меня домой, оба. До подъезда, и чтобы в окно рукой помахала. Я же Дюймовочка, пусть теперь во мне метр семьдесят — все равно… Я шагала между ними. Мы молчали. Я думала — знаю их пять лет уже. Почти всю сознательную жизнь, чего уж там. Всегда знала — защитят. И нравились мне оба. Отчего теперь Димке в глаза заглянуть хочется? Что я там разглядеть пытаюсь? Один немудреный комплимент меня с толку сбил?
А Димка меня за руку взял, прощаясь. Вроде ничего особенного. На мгновение. А кожу обожгло. И не думалось больше ни о чем. Всю ночь, благо — каникулы.
Наверное, тем летом все и поменялось. Этот путь приведет меня сюда, в эту комнату. Нас трое. А они ненавидят друг друга. Порой мне тоже казалось, что ненавижу. Казалось ли?
Ненавижу зиму. Все самое страшное со мной случалось зимой. Как сейчас помню, как проваливались сапоги в снег, когда Сенька тащил меня за руку. И не смотрел даже, что падаю. Тоже ненавидел?
— Смотри! — кричал он мне в лицо. — Видишь? Хороший? Как ты думала? Ну же, давай! Любуйся, кому сказал!
Я слёзы глотала. Сенька даже злым таким все равно был красивым. Самым красивым, наверное. Я лучше на него буду смотреть, чем туда, в комнату, где на постели спит, обняв молоденькую блондинку, Димка.
Мне девятнадцать, а я старой такой себе казалась, словно вся жизнь за плечами. И решение, которое приняла, легло на меня тяжким грузом — не сбросить. И Сенька догадался сразу. Он всегда все знал. Мы тогда уже чужими были, а казалось ведь, что навсегда. Что как три мушкетёра: Димка, Сенька и я. Смешно, глупо.
