И все — после такого ведьма стала злая!
Вообще колдую я плохо, и магия дается мне ох, как не просто, но не надо было злить ведьму!
Потянулась к бочке мысленно, подняла всю воду махом, словно зачерпнула невидимым ковшом, поднесла к реке, а затем руками, потому что тут магией никак, торопливо поснимала тонкую паутинку медной проволоки с несчастных рыбок. Они даже говорить не могли! У некоторых кровь по губам текла! Ненавижу чертей!
С рыбками я разобралась быстро, после отпустила всех в воду, махнув рукой, чтобы уплывали, а то было видно: сказать что-то хотят. Но освобождение сказочных созданий это только первый этап был, еще следовало следы скрыть. Присела на бережку, присмотрелась к воде: у самой кромки виднелись полудохлые головастики, которым точно не светило стать лягушками. Их я и использовала: протянула руку — и ровно двадцать три гибнущих создания стали стремительно увеличиваться, чтобы плюхнуться в мой призрачный ковш уже золотыми рыбками. Но вот потом, когда я пеленала созданных мной в медную проволоку, жалко их стало… И в мое заклинание вплелся еще один маленький нюанс… Скромный, но действенный.
— Эй, — прозвучал от дороги голос Емели, — долго ты там?
— Да все уже почти, — возвращая печати прежний вид и прикрепляя ее к бочке, ответила рыбаку, — сейчас.
А потом, едва вымыла руки и стерла сажу с одежды, забралась на печку, укрылась и принялась дрожать: слабый с меня маг, очень слабый, потому и в ведьмы пошла…
Так до самого вечера и протряслась под одеялом, практически не реагируя на слова Емели, который стал рассказывать о рыбалке, налимах запредельной величины, сетях, крючках…
Потом начался закат, и Емеля свернул в лесную чащу, печка пыхтела и подпрыгивала на ухабах, по лицу начали бить ветки. Накрылась одеялом с головой.
Потом Емельян спрыгнул с печи и, чертыхаясь, пошел искать путь. Заинтересовавшись, я села, потерла лицо, огляделась: атас! Глухомань такая, что на земле не трава — мох! Кругом темень, совы ухают, ни дорог, ни тропинок, где-то рядом ревет медведь. Причем где-то совсем рядом, и обиженно так ревет, и все ближе, и…
— Емель, а, Емель, — зарычал бурый хозяин лесов, выйдя на свет от печи, — а посылочку прихвати, а?
— Здорово, Михаил Топтыгинович, — ответил возница, находясь в позе чуть ли не принюхивающегося к земле пса, — куда и чего завести-то?
Я в этот миг потрясенно рассматривала медведя в лаптях, шароварах и… латах железных.
— В университет, Арсану Степанычу, другу моему давнему.
