— Почему я вечно мятый какой-то? — вопросил едва слышно у синих небес Ваня. Красота бортпроводницы явно вгоняла его в умственное отчаяние, — все люди, как люди…
Ловко избежав помощи персонала, я последней из нашей команды вошла в самолет.
Бизнес-уют. Шесть пар кресел лицом друг другу через дубовую полировку столешниц. Добрый Эспо усадил меня к иллюминатору. Через стол, забитый льном, хрусталем и серебром, мило щебетала Вероника.
Через пару минут к ней присоединился Кей-Мерер. Наша с брюнетом злая чашка ревности грозила наполниться еще до взлета. Заботливая стюардесса, заметив мою забинтованную руку, застегнула изящными пальчиками привязной ремень. Я откинулась в мягчайше-удобнейшем кресле и закрыла глаза. Последнее что я видела, это коготки Вероники, вцепившиеся в локоть барона. Впервые в воздухе?
— Почему ты закрыл глаза? Рука болит? — спросил Эспо. Мужественно наблюдал плотное общение парочки на другом краю стола.
— Леньку укачивает на взлете, — пояснил Ваня, всунув конопатое лицо между сиденьями. Не шутил.
— Тошнит? Как же ты летаешь? — искренне удивилась Ви. — Разве так бывает, Кей?
— Бывает, когда сам не держишься за штурвал, — голос Макса прозвучал неожиданно мягко.
Я не повелась и глаз не открыла.
Легкая, едва заметная вибрация. «Гольфстрим» вышел на рулежку. Вальяжно. Как самолет оторвался от грешной земли, мы скорее догадались, чем почувствовали.
— Кла-а-асс! — выразил общее мнение Иван. Отщелкнул замок ремня безопасности, освобождаясь. Объявил во всеуслышание: — Пора бы нам выпить и закусить, ребята. Командуй, Кей!
— Все для вас, — рассмеялся барон. И сказал: — Эспо, пересядь на мое место. Если не возражаешь.
— С удовольствием, — ответ не заставил ждать.
Я не подняла веки и не стала смотреть, кто и как переживает просьбу хозяина белоснежного джета.
— Но, Кей, — начала все же свою арию наша общая подруга, — зачем пересаживаться?
— Успокойся, Ви.
Голос Кей-Мерера снова поплыл в бархатной тональности. Мои веки зачесались, так хотели подняться и открыть его физиономию при этом. Барон сказал:
— Я никуда не ухожу. Я рядом.
Белая сирень. Робко доносится, трогает чуть-чуть мое острое обоняние, будто мизинцем. Стесняется? Плечо коснулось плеча. На мою многострадальную конечность на подлокотнике легла сверху теплая осторожная рука. Оторвала от кресла и поднесла к влажным губам. Что за?! Он свихнулся, что ли? Сирень била по ноздрям.
Я вытащила себя и спрятала за спину для верности.
