— Лео, — Эспо удержал меня за локоть подле себя, — мы идем прямо на взлетную площадку.
— Я не хочу, — я не хотела никуда с ними идти. Один только счастливый вид Вероники вызывал во мне тошноту.
— Не капризничай, — улыбнулся комэск, не отпуская. — он нарочно тебя злит.
— Кто? — я дерзко высвободилась. Сунула руки в карманы по локти. Посмотрела Эспо в глаза независимо.
— Никто, — он продолжил свои улыбочки. Взял меня снова за локоть железными пальцами, повернулся к Кацману, спел: — увидимся в понедельник, девочка в красном. Не плачь, не грусти обо мне.
Изя глянул расстроено, явно рассчитывал продолжить субботнее общение. Я развела руками и виновато улыбнулась.
— Шевели поршнями, Ло, пора, — командир с заметным усилием направил нас в нужную сторону. Повторил: — никто не отказывает баронам.
Он засмеялся хрипло и подмигнул черным блестящим глазом. Сунул мою здоровую руку себе под локоть и продекламировал:
— Вперед, мой товарищ, напьемся до края из ревности чашки, холодной и злой!
Я спрятала невольную улыбку. Стихи? Чьи?
Всегда комэск пограничников казался мне слегка формальным. Отстраненным. То ли ленивым, то ли себе на уме.
Однако, пьяный треп за бутылкой мы не пожелали забыть оба. Тот, что случился с нами в половине пятого утра.
— Вези его в лазарет, Эспо, я дождусь Юнкера, — Кей-Мерер приказывал, как жил. — Иван! Прекрати размахивать своим АК. Закончилось все уже.
— Эх, жалко, быстро! — старлей опустил дуло оружия в землю, — я разойтись толком не успел.
— Быстро? — возмутился Эспозито, помогая мне подняться на ноги. Кровь уже пропитала перевязку насквозь и капала. Вид мой комэск имел весьма бледный. — Ты орал двадцать минут без продыху, громче своей шарманки. Выпустил два боекомплекта, нас с Лео чуть не угробил! И все мало ему.
— Да ладно тебе вспоминать, брат, дело прошлое. Ведь не угробил же, — Ваня закинул автомат за спину, подошел. — Как ты, Ленька? Давай я тебя на руках отнесу. Лучше бы ты в несознанку ушел, бедолага. Как терпишь?!
Все трое внимательно заглядывали мне в лицо. Подстреленная рука отнималась по самую шею, болела зверски, особенно лучевая кость, которая не пострадала вовсе. Но сознание прочно приклеилось ко мне, не уходило. Да и когда это я от боли в обморок падала? Не припомню такого случая. Побратим посадил меня на локоть, как ребенка. Раненная рука зацепилась за ремень.
— А-а-а! — заорала я вполне искренне.
— Да что ж ты делаешь, медведь! — сунулся было ко мне Макс. Ближе сделался. Лицо серое в сереющем воздухе, губы сжаты. Светлые глаза потемнели. Что?
