— Эрстье-е-ен, — протянула я.
Аристократично, звучно, но абсолютно не подходит ему. Он ведь не такой. Не изнеженный красавчик. Не постельный раб.
Он другой.
Мужчина поднял на меня глаза, будто бы ожидал вердикта или усмешки. Но я ободряюще улыбнулась.
— Спасибо, что признался, Стьен. Для меня это много значит.
— Стьен? — слабо улыбнулся. — Звучит гораздо лучше.
Кажется, сокращение не коробило ему слух и не вызывало прежних, болезненных ассоциаций.
— Хозяйка, — тихо позвал он, стоило мне погасить свет хлопком в ладоши.
— Да?
— Я знаю, вы встаете рано. Может быть, потренируемся завтра на рассвете?
— Разумеется, — одобрила я.
— Спасибо… — пробормотал тихо-тихо.
И мне вновь захотелось скулить от бессилия.
* * *
Хозяйка стала его погибелью. Разрушительным смерчем. Заболеванием, которое разъедало изнутри.
Стьен пытался ненавидеть её как прочих господ — не получалось. Пытался относиться равнодушно — не мог.
Достаточно было услышать её голос (всегда почему-то тихий, словно она боялась проявить себя в полную силу), чтобы тело опаляло жаром.
Каждое её слово, каждое действие несли не физическую — иную — боль. Куда более невыносимую, чем любая другая. Всякий раз, когда руки хозяйки касались Стьена, он задыхался. В дурной голове билась единственная мысль: «Не отпускай».
А её просьба? Столь искренняя, такая отчаянная, что не было возможности отказаться. Тело, которое совсем недавно молило о том, чтобы всё прекратилось — тренировки, мучения, бои, — наполнилось новыми силами.
Она не прогнала его в поместье, не продала, как продавали многих других слабых рабов. Хозяйка попросила его бороться.
А потом случилась та бестолковая ночь. И маленькая теплая ладошка, которая исследовала руку Стьена. Пальцы, что очерчивали застарелые шрамы. Взгляд, полный удивления и робости.
Почему проклятие умолкало рядом с ней? Один дьявол разберет. Лучше бы касания хозяйки причиняли самую сильную боль на свете — тогда её можно было бы ненавидеть как и всех других.
Но нет.
Стьен словно окаменел, когда близость их тел переросла в недопустимую. Когда её волосы коснулись его щеки, и в ноздри ударил аромат весенних цветов.
Она стала его наваждением. Ночным кошмаром, который никак не мог прерваться.
Стоя под ледяной водой так долго, что заледенели даже внутренности, Стьен мечтал об одном: пусть всё это закончится. Если хозяйка перестанет быть такой, он сможет представить, что ничего не произошло.
Но что-то подсказывало: не перестанет.
