— Может быть, я могу сделать для вас ещё что-нибудь? — Север посмотрел на закрытую дверь в спальню.
— Ничего, спасибо. — Я легонько приобняла его напоследок.
Не знаю даже, зачем это сделала. Насмотрелась, как девочки обращаются со своими рабами, как ревнивы по отношению к ним. Ведут себя с ними будто с лучшими друзьями.
Но у нас-то всё иначе. Вечная отстраненность.
Губы Севера озарила радостная улыбка, и мне вдруг стало стыдно за то, что я всегда относилась к брюнету с безразличием, даже не благодарила толком. Девочки вон одежду рабам покупают и побрякушки какие-то, а от меня слова доброго не дождешься. Дала денег, и всё.
— Спасибо тебе! — повторила с чувством. — Отдыхай.
Мы со вторым — и главным — моим несчастьем остались наедине. Посреди пустого коридора. В кромешной ночной темноте, когда шорохи угасли, и умолки голоса.
Я приложила ладонь к двери, и защелка открылась. Дверь отворилась, пропуская нас внутрь спальни, заваленной чертежами и тетрадными записями.
— В твоем личном деле написано, что любое касание причиняет тебе нечеловеческую боль, — пригвоздила я шепотом; Ветер поежился. — Так ли это?
— Так, хозяйка.
Уверенно, спокойно, непоколебимо. Только вот кадык нервно дернулся, будто мужчина пытался умолчать что-то.
Эта мысль не давала мне покоя весь вечер. Я прыжком пересекла расстояние, разделявшее нас. Не отрывая взгляда от хмурого лица блондина, схватила его за ладонь. Тот вздрогнул, но скорее от неожиданности.
— Тебе больно?
Отрицательно покачал головой. В молчании. Словно самому себе боясь признаться, что проклятие не приносит муки.
— Когда тебя трогает кто-то ещё, больно?
Быстрый кивок.
Получается, проклятие сломалось только об меня? Почему? Из-за идеального совпадения? Или чего-то другого, мне неизвестного?
Не понимаю.
А касание всё затягивалось. Пальцы Ветра не дрожали. Не чувствовалось напряжения. Рука была расслаблена, и впервые за это время я не опасалась того, что причиняю этому мужчине боль.
Я осмелела и провела выше, к запястью. Ветер стиснул зубы. Не от боли. Нет. Что-то другое сейчас тревожило его. Что-то, из-за чего взгляд темнел, и губы сжимались в тонкую полоску.
Иногда тишины бывает слишком много. Этой ночью, когда звезды сияли особенно ярко, она давила на барабанные перепонки. Мне хотелось говорить, кричать, смеяться. Хотелось найти объяснение тому, почему проклятие бессильно.
Но я молчала.
— Вы злитесь на меня за тот вечер? — спросил Ветер шепотом, будто кто-то мог нас услышать.
