— Да и какая это тебе подруга? Разве посвятила тебя в свое подлое дело? Значит, обманула. Это она тебя предала! Вот так. У тебя своя голова — решай!
Ангелина шевельнула губами, чуть приоткрыла рот. Должно быть, сразу родился ответ, но она сплела пальцы, крепко-крепко сжала их и этим усилием задержала его. Еще раз взглянула в лицо пожилого комиссара.
— Я поеду вместе с вами. Пусть она посмотрит мне в глаза.
Ангелина сообщила, что саквояж должна была доставить на Садовую, 32, второй этаж, журналисту господину Новицкому. А подруга Нина — племянница известного приват-доцента Громова.
— Громова? Все понятно — один из лидеров черносотенного «Союза русского народа»! Его каинова печать на листовках.
Петров вызвал автомобиль и сказал Ивану Ивановичу-старшему:
— Выправляй, товарищ Покотилов, свою промашку! Бери наследника, бери матроса товарища Тюникова, потому как не исключено вооруженное сопротивление, захвати девушку и дуй на квартиру ученого контрреволюционера! А на Садовую к господину Новицкому сейчас другую группу отправлю.
Иван Иванович-младший обрадовался. Обрадовался за себя, а за отца — особенно. Сами напортачили, сами и исправят. Срамотища, если б Петров других послал.
В автомобиле Иван Иванович-старший посоветовал Ангелине самой позвонить в квартиру Громова, назвать себя, и тогда их всех беспрепятственно впустят. Корсакова понимающе кивнула.
Автомобиль остановился на Невском, за Казанским собором. Все четверо поднялись на третий этаж, где на двери медная табличка гласила: «А.А. Громов. Приват-доцент».
Все произошло, как и было задумано: на звонок откликнулась горничная. Голос Ангелины она узнала, дверь открыла немедля. Иван Иванович-старший приложил палец к губам, чтобы та не пикнула.
— Из Смольного. Веди к барину!
— Барин с мадам в спальне, — от страха чуть слышно промолвила горничная и показала на вторую дверь по коридору.
Ангелину и горничную попросили остаться в прихожей.
Иван Иванович-старший постучал и приоткрыл дверь спальни. Широченная кровать под балдахином. На тумбочке тлел ночник.
— Комиссары из Смольного! — громко сказал он. — Гражданин Громов, выходите!
— Кто дал вам право врываться ночью! — взъерепенился тот.
— Революция дала право!
Громов поднялся. На нем была длинная ночная рубаха. Протянул руку, взял с тумбочки очки. Он не сомневался: неспроста нагрянули к нему комиссары. Мелькнула мысль о прокламациях, но постарался прогнать ее.
— Чем обязан тому, что ваша революция, — Громов сделал ударение на слове «ваша», — остановила на мне свое око? — Снял со спинки кресла халат, надел его, завязал пояс на полном животе.
