Добрая весть. Повесть о Ювеналии Мельникове | страница 2
И это на языке жандармов называлось — воля…
Ощущение Свободы пришло к нему с колючим, пронизывающим, но весенним питерским ветром. Он выбрался из «Крестов» на костылях — ноги не держали, и упругий порыв ветра с Невы едва не свалил его; хорошо, что Андрей Кондратенко шел рядом (из тюрьмы их выпустили одновременно), взял под локоть. Холод пробирал насквозь: тоненький, влажный — восемь месяцев пролежал на тюремном складе — казакин, незаменимый на Украине, здесь, на севере, не спасал даже от ветра. Мельников прислонился к мокрой каменной стене и, согнувшись, закашлялся — кашель был глубокий, нутряной. Какой злой иронией судьбы, как непростительно, унизительно просто было бы умереть, едва перешагнув порог темницы!
— Ювко! Дмитрия! — засуетился Андрей Кондратенко. — Я — вмиг извозчика! Гей, извозчик, извозчик, ах, черт тебя побери!..
Андрей перенес тюрьму легче: бывший грузчик, матрос, он был закаленнее. Хотя тоже сдал и теперь бежал по мостовой, словно но неустойчивой палубе корабля. Да, не только Ювеналию казалось, что земля под ногами качается. «Кресты» — порождение российского абсолютизма и американского рационализма: строжайшая изоляция с обязательной десятичасовой работой в одиночной камере делали свое дело. Если уж не убить, то приглушить на всю жизнь, согнуть, чтобы никогда не выпрямились. Чтобы не хотели выпрямляться. Чтоб боялись выпрямиться.
Когда Андрей подъехал на дрожках и спросил, сразу ли ехать на вокзал или сначала куда-нибудь в трактир погреться — поезд-то вечером, — Мельников, не колеблясь, назвал улицу в Гавани — рабочем районе столицы. Кондратенко посмотрел на него с удивлением: откуда петербургские адреса? Ювеналий загадочно улыбнулся и кивнул на извозчика — не могу объяснить, посторонние уши! Потому он не назвал и номера дома — среди извозчиков много шпионов.
Они сошли с дрожек и долго плутали по кривым улочкам. Лишь теперь Ювеналий рассказал Андрею о том, что произошло с ним в первые недели заключения в «Крестах». Его вдруг вызвали в тюремную контору и сообщили, что разрешено свидание с невестой. Ювеналий промолчал, но сердце радостно забилось: вдруг администрация ошиблась и это его Ганка! Но в крохотном закоулке, перегороженном металлической сеткой, куда его привели, он увидел молоденькую девушку. Незнакомка бросилась к нему, словно к родному, прижалась к решетке, а глаза выразительно, заговорщически смотрели на узника. Ювеналий за годы работы в харьковских и ростовских рабочих кружках привык к неожиданностям и понял, что ему нужно играть влюбленного. Свидание было недолгим и единственным, потому что начальство вскоре установило, что заключенный № 826 (фамилий в тюрьме старались не называть) женат, а значит, и свиданий с «невестой» быть не может. Однако девушка успела тогда назвать Мельникову несколько явок в Петербурге… И вот через какой-нибудь час по выходе из тюрьмы недавние арестанты отогревались у самовара в гостеприимной рабочей семье. Андрей в тот же день уехал домой, а Мельников остался — хозяин квартиры сказал, что с ним хочет встретиться Федор Васильевич.